Главная   Публикации   Проекты и программы   Образ Урала 
Розанов Олег Васильевич, Первый заместитель председателя Изборского клубаРозанов Олег Васильевич, Первый заместитель председателя Изборского клуба ЗАДАЧИ КЛУБАТыщенко Илья Владимирович председатель Уральского отделения Изборского клубаТыщенко Илья Владимирович председатель Уральского отделения Изборского клуба ТИТУЛЬНЫЕ СОБЫТИЯАвдеев Сергей ВасильевичАвдеев Сергей Васильевич Зданович Геннадий Борисович Легенда АркаимаЗданович Геннадий Борисович Легенда Аркаима ОБЪЕДИНИТЬ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ МЫСЛЬКильдяшов Михаил Глава Союза писателей Оренбургской области Глава Оренбургского отделения Изборского клубаКильдяшов Михаил Глава Союза писателей Оренбургской области Глава Оренбургского отделения Изборского клуба ЭКСПЕРТНАЯ ГРУППА ИЗБОРСК-УРАЛСёмин Александр Николаевич     Академик РАН    Сёмин Александр Николаевич     Академик РАН     ИЗБОРСКОЕ ИЗБРАННОЕМагнитов Сергей НиколаевичМагнитов Сергей Николаевич Литвинов Владимир ГеоргиевичЛитвинов Владимир Георгиевич Постовалов Лев АркадьевичПостовалов Лев Аркадьевич Профессор Некрасов Станислав Николаевич Профессор Некрасов Станислав Николаевич Палкин Алексей ГеннадьевичПалкин Алексей Геннадьевич Рыбин Владимир Александрович, Доктор философии, Челябинский ГосуниверситетРыбин Владимир Александрович, Доктор философии, Челябинский Госуниверситет Басов Евгений Андреевич, Кандидат экономических наук, г. ТюменьБасов Евгений Андреевич, Кандидат экономических наук, г. Тюмень Третьяков Анатолий ПетровичТретьяков Анатолий Петрович Большаков Павел Васильевич, движение "За возрождение Урала" журналист, фотохудожникБольшаков Павел Васильевич, движение "За возрождение Урала" журналист, фотохудожник Бурухина Анна ФедоровнаБурухина Анна Федоровна Гущин Александр, эксперт по литературе САНКТ-ПЕТЕРБУРГГущин Александр, эксперт по литературе САНКТ-ПЕТЕРБУРГ Бобырева Тамара СергеевнаБобырева Тамара Сергеевна КОЧНЕВ АЛЕКСЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ продюсер КОЧНЕВ АЛЕКСЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ продюсер Пинчук Александр  Владимирович Пинчук Александр Владимирович Болдырев Андрей ВалентиновичБолдырев Андрей Валентинович Кугаевская Людмила БорисовнаКугаевская Людмила Борисовна Шадрин Андрей ВалерьевичШадрин Андрей Валерьевич ВЕТОШКИН СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ доктор юридических наук ВЕТОШКИН СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ доктор юридических наук РОГОЗИН-РАЗБОЙНИКОВ Уральский художник, ученыйРОГОЗИН-РАЗБОЙНИКОВ Уральский художник, ученый Шляхторов Алексей ГеннадьевичШляхторов Алексей Геннадьевич Ознобихин Сергей ФедоровичОзнобихин Сергей Федорович ГЕОРГИЙ ГРИГОРЬЕВ Музей Бажова заведующийГЕОРГИЙ ГРИГОРЬЕВ Музей Бажова заведующий Хлыстикова Антонина Михайловна директор музея С. Щипачёва Хлыстикова Антонина Михайловна директор музея С. Щипачёва Мач Валентин Яковлевич БЕЛОРУССИЯМач Валентин Яковлевич БЕЛОРУССИЯ Семенова Наталья НаумовнаСеменова Наталья Наумовна СЕМЕНОВА ОЛЬГА ИВАНОВНАСЕМЕНОВА ОЛЬГА ИВАНОВНА ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ СЕМИНАРЫ, ИНИЦИАТИВЫ, ПРОЕКТЫКОНФЕРЕНЦИИ КРУГЛЫЕ СТОЛЫЖурнал Изборский клубСТАТЬ ЭКСПЕРТОМ КЛУБАКОНТАКТЫ
Рейтинг@Mail.ru

Капля крови.

Печать

Автор: Андрей Кононов Категория: ТАНКИ ПОБЕДЫ программа

 


Бывает в людях качество одно,

Оно дано нам или не дано,

Когда строчит в горячке пулемёт,

Один лежит, другой бежит вперёд …

 

… ИХ осталось всего двое из семи человек расчёта 76-мм дивизионной пушки: ОН – старший сержант (командир орудия) и Филиппов. Водитель полкового «Студебеккера», «с ветерком» подкатив артиллеристов к новому огневому рубежу, задерживаться здесь не стал, лишь помог выгрузить из кузова ящики с боеприпасами и уложить их на землю.

Осмотревшись, ОН приметил неподалёку удобную полянку, но установить орудие на это место вдвоём не было никакой физической возможности. Пришлось на время реквизировать лошадь у местного крестьянина-поляка, по счастливой случайности, оказавшегося поблизости. Тот, в свою очередь, поначалу, сопротивлялся, так как искренне переживал, что свою четвероногую помощницу больше не увидит, будто русские забирают её навсегда. Кое-как объяснившись и успокоив хозяина, зацепив лошадкой пушку и уложив на орудийные станины ящики со снарядами, ОНИ двинулись в путь. Внезапно начался вражеский артиллерийский обстрел: били не прицельно и по большой площади, снаряды рвали землю вокруг НИХ, то приближаясь, то удаляясь на почтительное расстояние. И каждый раз, когда опасность становилась реальной, ОН, взяв в руки пехотную лопатку, принимался рыть ямку, спрятать в которую по факту можно было лишь голову. Однако на этот раз обошлось: не пострадали, ни лошадь, ни артиллеристы. 

Времени на отдых не было: солнце катилось к закату и следовало, как можно быстрее, оборудовать огневую позицию, не забыв при этом отрыть, хотя бы, примитивную щель для укрытия. В первую очередь артиллеристы подтащили и аккуратно уложили боеприпасы. Затем взяли в руки лопаты: работали молча и, по фронтовой привычке, дружно. Оснащение огневой позиции закончили глубокой ночью. Вернув лошадь хозяину, сели на станину орудия, закурили. Глубоко затянувшись дымом несколько раз подряд, Филиппов, вдруг, обнял ЕГО и … прослезился. Так они и сидели некоторое время, обнявшись.

А за ИХ спинами, на Востоке, медленно и неуклонно начинался рассвет нового дня.

Утро 19 августа 1944 года выдалось солнечным и тихим. Осматривая расположение подразделения, ИХ огневую позицию посетил командир батареи и, кратко, объяснил обстановку: до соединения войск 1-го и 2-го Украинских фронтов остался узкий перешеек, может быть, километров десять, вот-вот окружим супостата, и ОНИ с товарищами находятся в районе возможного прорыва немцев. А тем временем, на окраине, видневшегося вдали, населённого пункта, показался вражеский грузовик с крупнокалиберной пушкой на прицепе. Не дожидаясь команды офицера, артиллеристы быстро заняли места у своего орудия: ОН – слева, на месте наводчика, Филиппов, ловко достав из ящика осколочно-фугасный патрон, - встал правее казённика в ожидании приказаний.

Цель поразили быстро, первым снарядом. Автомашина противника остановилась и, как бы нехотя, задымила. Командир батареи похвалил ЕГО, и, отозванный адъютантом, ушёл на командный пункт, к телефону. Очень скоро в пределах видимости появился второй вражеский грузовик. Вновь прильнув к панораме, ОН уверенно взял упреждение и выстрелил …

Лишь потом, куда-то в глубину грудной клетки, накатило непреодолимое чувство беспокойства. И вспомнились слова, к тому времени уже погибшего, командира взвода, Константина Васильевича Фроленко: «Ты не бойся пули на передовой - они там везде, - то тут, то там. На передовой свист пуль постоянный. Немец пуль не жалеет. Пулю, предназначенную для тебя, ты не услышишь. Тот, снаряд, который в тебя летит, ты тоже не услышишь, а который ты слышишь – это не твой».

Было тихо. Дым от горящей вражеской техники клубился над полем, застилая собой местность в секторе огня. Осматриваясь через орудийную панораму, ОН почувствовал опасность, как чувствует опытный охотник приближение хищника.

Зверь притаился в роще напротив, примерно, в километре от НИХ. Укрытый деревьями и пеленой дыма, немец медлил, ибо русская пушка, позиция которой уже была известна, ни разу не промахнулась. Листва и высокий кустарник не позволяли наводчику орудия германского танка поймать этого русского в прицел и, чтобы бить наверняка, командир, в конце - концов, принял решение выехать на опушку, выставив напоказ лишь половину корпуса своей боевой машины.

И в этот момент ОН увидел его.      

«Бронебойным!!! Заряжай!!!» - Затвор орудия закрылся так быстро, как будто Филиппов уже держал в руках этот, так необходимый ИМ ОБОИМ, выстрел. Осталось лишь нажать на спуск.

Но сделать ничего больше ОНИ уже не успели …

 

*          *          *

 

Чадаев, Николай Кузьмич, родился 27 ноября 1925 года в посёлке Приволье Карамышевского Сельского Совета (село Карамышево – прим. автора) Щёкинского района Тульской области, первым из семи детей в большой крестьянской семье. В то время на селе было не принято останавливаться на рождении одного или двух детей: и особых усилий к ограничению рождаемости не прилагали, и смертность среди новорожденных была, относительно, высокая, и дополнительные рабочие руки в будущем – всегда нужны. А беззаботное детство для деревенских мальчишек и девчонок заканчивалось рано. Николай Кузьмич помнит, как мама, Анна Ивановна, своего первенца, порой, не брала на дойку коровы, а папа, Кузьма Дмитриевич, начиная уже с трёхлетнего возраста, ходил с малышом на рыбалку. Однажды отец вытащил из воды … рака. Сын, пытаясь взять в ручки ещё не известное для себя живое существо, ухватил его за клешню, которая тут же сомкнулась и придавила пальчик: Ох, крика было!! Впоследствии ловля раков стала для подростка одним из любимых развлечений. В этой же реке по имени Салава, примерно с пяти лет, наш герой научился плавать. На правах старшего ребёнка, Николай был в семье за коновода. Он же учил братьев и сестёр всему, что удавалось узнать об окружающем мире раньше них.  

Примерно с девяти или десяти лет Николай Кузьмич начал работать в колхозе: водил в ночное трёх лошадей. За каждую их них платили по пять соток. «Что это значит? - вспоминает ветеран, - Трудодень состоял из ста соток. Пятнадцать соток за ночь за три лошади - это, если с неделю поводил, то один трудодень заработал». Ходил не один, а, как правило, в компании таких же деревенских мальчишек – пастушков. В ночном ребята играли в разные игры. Например, в поддавки. В этой игре принимали участие человек пять. Один, по жребию, вставал спиной к остальным, сложив руки на груди, а все остальные, по очереди, ПОДДАВАЛИ ему. Целью было угадать, кто поддал. Если угадал – он водит. А если нет, то будут поддавать до тех пор, пока не угадаешь. Играли в лапту – сейчас это не модно, хотя некоторый интерес к возрождению данного вида состязаний в сельской местности заметен. Гоняли в футбол. Мяч был не такой, как сегодня, а тряпочный. В городки играли или в чижики. Ну и в расшибалочку играли - на деньги.

Отец и мать Николая Кузьмича трудились в колхозе, который до 1950-х годов назывался «Наша Победа». Хозяйство было не из бедных. От бывшего помещика остались ухоженные и плодородные поля, сосновый бор и олешник (местное название ольховой рощи – прим. автора), плотина и мельница на реке Салава, воды которой были холодны и обильны рыбой, а пойма славилась заливными лугами, богатыми кормом для скота, а также капитальная ферма и стадо коров красной породы. За годы смутного времени местным крестьянам хватило ума не разрушить и не растащить хозяйство. Были здесь, и крупорушка, и просорушка, и волочёска. Даже церковь сохранилась. В 1920-е годы централизованной системы электроснабжения на селе ещё не было, а в колхозе «Наша Победа» имелся собственный генератор, мощности которого хватало для удовлетворения всех насущных потребностей того времени. Кузьма Дмитриевич (отец нашего героя) - на все руки мастер, - до войны был местным пчеловодом на весьма добротной пасеке.

Благодаря трудолюбию и хорошим урожаям колхозники «Нашей Победы» не бедствовали, и на трудодни получали деньги, зерно и другие продукты. И даже мёд. Поэтому в семейных закромах Чадаевых в любое время хранились, и пшено, и пшеница, и рожь, и прочие «нехитрые богатства».

«Помню, как пошёл в школу и то ощущение трепета, с которым получил букварь – лицо ветерана коснулась лёгкая улыбка, - как принимали меня в пионеры».

Школа в посёлке была только начальная, а система преподавания в ней, если оценивать её с позиции нашего времени, весьма необычна. Так, первый класс Николай Кузьмич отучился в этой школе. В том году здесь преподавание велось по программам только первого и … третьего классов. А на следующий год – второго и четвёртого.

Так вот, когда сестра 1927 года рождения пошла в первый класс, которого в посёлке не оказалось, то наш герой вынужден был ходить во второй класс вместе с ней в село Выглядовка: километр или полтора – туда и обратно. В Приволье учительницей была Клавдия Сергеевна, а во второй – Иван Васильевич, он же – директор школы. Начиная с третьего класса и до начала войны, Николай Кузьмич учился в Карамышевской средней школе.

В июне 1941 года ему было пятнадцать с половиной лет.

«Как воспринял я эту войну? – ветеран задумался. - В 1937 году японцы шевелились, затем была Финская кампания. Я воспринимал всё это равнодушно, потому что знал одно - наша армия сильна, и мы разгромим любого врага. Но когда министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов объявил 22 июня, то у меня в душе ёкнуло. Я посчитал это не хорошим сигналом. Хотя сам верил, что «чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Прошло время. Радио сообщало, что наши войска оставили такой-то населённый пункт, такой-то город, и так далее».

Утром того дня, 22 июня 1941 года, деревенские мальчишки играли в футбол. Но в 12 часов выступление Молотова слушали все, и молча: ни криков, ни возгласов, ни слёз, ни комментариев. Односельчане призывного возраста на следующий день пошли в военкомат, не дожидаясь каких-то распоряжений «сверху». Жена Николая Кузьмича (1930-го года рождения и украинка, по национальности), впоследствии, рассказывала, что её отец, как только услышал объявление войны, тут же вернулся с работы и заявил: «Завтра в военкомат иду». Так было обусловлено – в случае войны явиться немедленно в военкомат, - и это правило работники колхоза «Наша Победа» выполнили. Не всех призвали сразу, некоторые вернулись на время и были востребованы чуть позже.

В июле 1941 года Николай Кузьмич был призван на трудовой фронт. Каких – либо официальных персональных уведомлений или повесток он не получал. Сказали, и поехал. Память ветерана сохранила слёзы матери, да крытые товарные вагоны, прозванные в народе телячьими, в которых трудоармейцев привезли под Ржев. Здесь женщины и подростки (такие же, как наш герой и чуть постарше) копали противотанковые рвы на глубину трёх и более метров. Работали, старательно отбрасывая землю лопатами от центра наружу и снизу вверх. При этом не всем удавалось бросать землю наверх, сказывался малый возраст «землекопов» и, случалось, половина грунта летела обратно. В обед кормили из термосов первым и вторым блюдами (Николаю Чадаеву поручалось котелки разносить). Порой налетали германские самолёты и с бреющего полёта обстреливали безоружных и беззащитных людей, правда, к счастью, без особого успеха.

Осенью 1941 года часть территории Тульской области, и в том числе село Карамышево, оказалась в зоне вражеской оккупации. На некоторое время. Однако областной центр - город Тула - не сдался. При отступлении немцы сожгли новую среднюю школу в селе Карамышево, построенную в 1937-м году. Сожгли оккупанты и всё село Карамышево, и село Салава, и село Лядовка. И в посёлке Приволье многое сожгли. Дом же Чадаевых вовремя погасили красноармейцы. Повезло.

Летом 1942 года Николай Кузьмич, вторично, был призван на трудовой фронт. На этот раз под Тулой с колхозным конём по кличке Мотузок он принимал участие в строительстве объектов Ясно - Полянского укреплённого рубежа. Квартировался юноша в Ясной Поляне у частника, в состав какой-либо бригады или коллектива не входил, «харчевался», чем «бог послал» (то есть, хозяин дома) и что мама передавала, но строго соблюдал определённый распорядок дня. Вставал каждое утро в шесть часов, с восьми - на работу. Подвозил брёвна из леса к местам строительства укрытий и огневых точек. Рабочий день заканчивался в двадцать два часа. Вечером Николай Кузьмич отпускал коня в соседний луг: хорошего корма было много, поэтому животное даже не пыталось перейти в другое место. И так – около двадцати дней. А потом случилась неприятность: Мотузок утонул. И ни где-то, а в колодце бани самого Льва Николаевича Толстого. Каким образом конь туда попал? – не понял никто. Дирекция музея знаменитого русского писателя, в лице заместителя директора, пыталась обвинить юношу в том, что он не караулил ночью своего коня и допустил гибель животного, нанесшую, кроме всего, ущерб государственному памятнику культуры. Скандал разразился не шуточный, но вмешался прораб, руководивший работами на этом участке, по фамилии Метёлкин. Он опроверг все обвинения, помог вытащить труп животного и сдать его на мыловаренный завод, оформил документ, который Николай Кузьмич, позднее, передал в правление колхоза без претензий со стороны председателя. Он же, Метёлкин, … отпустил парня домой.

Осенью 1942 года юноша продолжил учёбу в Огарёвской средней школе, в пяти километрах от посёлка Приволье. Жил там же, в посёлке Огарёвка, с понедельника по воскресенье, изредка навещая родителей, чтобы запастись картошечкой (сложно было с питанием в то время). Там же встретил новый 1943-й год. Повестку о своём призыве в армию весной 1943 года Чадаев никогда не видел и не знает до сих пор, кто, где и как её передавал. Просто 25 марта приехали сверстники и прямо с порога школы сообщили: «Колька, тебе повестка в армию!». Учительница потом спросила:

- Кто Коля? – Он встал.

Она же, прямо на уроке, предложила:

- Давайте, ребята, пожелаем счастливого пути ...

Николай Чадаев собрал свои книги, вышел из класса, сел в повозку и самая лучшая лошадь, присланная из колхоза, помчала его от школы к родительскому дому. Только пыль из-под копыт летела. И так грива у него развивалась! А он чувствовал себя, летящим куда-то, не зная: Что там, впереди? Хорошо это, или плохо? Среднего законченного образования у него не было, призвали из десятого класса. Мама встретила его в слезах. Пришли товарищи. Откуда-то появилась бутылка денатурата, которую, по чуть-чуть осушили, поскольку ничего больше не было, закусывая кислой капустой. И разошлись. А утром следующего дня, прихватив термосок, собранный мамой в дорогу, молодой человек поехал на пологе (телега с плоским кузовом – прим. автора) в Щёкино. Явившись в военкомат, зарегистрировался. В армию призывались одновременно четыре Николая: Чадаев, Линьков, Горшков и Холин. Последний – погиб. Горшков работал шофёром на подвозке снарядов. Линьков – служил поваром в какой-то части. На фронте они были или не были? – Николаю Кузьмичу неизвестно, так как с тех пор не видел он, ни Горшкова, ни Линькова, но знает, что войну они пережили и домой вернулись.

«Фамилию военкома не помню. Медицинского освидетельствования, нет, не проводилось: «Как чувствуешь себя? - Хорошо» - вот и всё. Здесь меня навестила подруга. Аня Силаева. Вечером мы должны были сесть в рабочий поезд и следовать в Тулу. Иду я по парку со своей подругой, а навстречу - женщина лет 40 – 45. Не доходя до нас метра два – три она говорит: «Какая же пошла у нас молодёжь! Пацан, а уже держит девушку за руку». Я же говорю: «Аня, вот как меня. Идёт защитник Родины и держит тебя за руку, а нам говорят: Какая пошла молодёжь!». Вечером, не знаю, откуда, папа узнал, что меня призвали в армию. Уже на посадке в вагон я увидел его. Отец заплакал, обнял меня и сказал всего-навсего: «Береги себя, сынок!». И я поехал».

Как и планировалось, уже вечером, всех призванных направили на сборный пункт в Тулу.

Прибыли на Курский вокзал. Пешком километра три – четыре шли по улицам города до призывного пункта, где молодое пополнение распределили по частям и пунктам назначения. Затем от Тулы ехали с долгими остановками до станции Алабино. Наш герой, благодаря неоконченному среднему образованию попал в 33-й запасной артиллерийский полк, где его зачислили в третий дивизион. Здесь некоторое время его готовили по специальности разведчик-вычислитель. Переодели в военное, выдав следующее вещевое имущество: пилотку, шинель, гимнастёрку и шаровары хлопчатобумажные, две нательные рубахи и двое кальсон, полотенце и портянки летние, два ремня (поясной и брючной), вещмешок и котелок. Обувь – ботинки с обмотками. Ботинки были наши, отечественного производства. Указали место на палатях. На следующее утро после подъёма физическая зарядка и умывание, по пояс раздевшись:

«Март месяц – холодина! Снега много – думал, отдам концы. Физзарядка на снегу. На вольном, так сказать, воздухе. Затем умывание, чистка зубов и так далее в речушке Исья, что протекала в 800-х метрах и не замерзала, так как течение сильное. Подходили туда по льдинкам, умывались и оттуда в казарму. И ничего не случилось! Ни насморка, ничего!».

Кормили голодно. Например, в обед в стандартный 2-х литровый котелок из расчёта на двоих наливали щи, которые, являлись таковыми лишь условно: «две-три капустинки плавало, остальное – вода, потолок видно». Раздавая второе блюдо – жидкое картофельное пюре, - повар умело шлёпал эту массу на небольшие тарелочки для закусок так, что, растекаясь, она образовывала равномерный слой толщиной не более одного сантиметра. Пятьсот граммов хлеба делили на семерых и пока стояли в очереди за своей порцией воды, вместо щей, и водянистого пюре, откусывая по чуть – чуть, съедали почти всю хлебную долю.

Спали на двухэтажных деревянных нарах, без матрацев, которые заменяли маты из берёзовых веток, покрытые шинелями. Шинель – вместо одеяла, шинель – вместо подушки. Последнее вполне логично и объяснимо, ибо пополнение следовало решительно и быстро приучить к весьма спартанскому быту на передовой. И спустя десятилетия мирной жизни ветеран убеждён, что такие суровые условия содержания в запасном полку, на досках и этих матах – это как раз то самое, что было нужно для перехода во фронтовую атмосферу. В ту атмосферу быта, когда в течение почти десяти месяцев на передовой ни разу не удалось побыть в помещении, чтобы поспать, например, днём или ночью. Всё время: землянка – окоп, окоп – землянка. И если бы были тогда какие-нибудь обычные матрасы, то, скорее всего, без привычки, многие пострадали.

«Обычно – вспоминает ветеран, - я всегда слышал команду «Подъём!», но один раз пропустил её. Один единственный! Так у нас был такой злой старший сержант! Берёт меня за ногу и сдёргивает. Приземлился я вниз всеми своими костяшками. Метров с полутора. Когда упал, вижу, что все уже зашнуровывают, а я с опозданием! Да ещё получил наряд вне очереди: все спят, а я полы драю. Ведро воды и швабра. А спать хочется. А старший сержант ходит туда-сюда, и молчит. Так было обидно и досадно!».

Через месяц или полтора, после ужина, построили всех новобранцев, уточнили уровень гражданского образования, отсчитали семь человек и … красноармеец Чадаев был назначен на должность командира орудия 1643-го армейского истребительного противотанкового полка. Так, 28 апреля 1943 года, Николай Кузьмич стал младшим командиром Красной Армии. Тем же вечером вышли в пеший поход. Шли всю ночь, через каждые пять километров – привал на 10 – 15 минут. Сон одолевал даже на ходу и Чадаев, периодически, наступал на пятки своему товарищу, а на привалах засыпал мгновенно, да так, что затем плохо просыпался. Но его не оставили и не наказали. Преодолев, таким образом, около 30 километров, вошли в село Большое Покровское. Здесь (какое чудо!) солдат впервые накормили досыта: дали на первое щи, да такие, что ложка стояла, а на второе - густую гречневую кашу. А вокруг - зелёная травка и красота неописуемая. Расположились лагерем, примерно, в километре за околицей села. Построили землянки, по одной на огневой взвод, для управления полка и командного состава, отхожие места (туалеты). На строительство и обустройство ушло около месяца. Кстати, купались солдаты в ручейке, протекавшем неподалёку. После начались интенсивные занятия: изучали материальную часть, учились приводить орудия к бою. Общий подъём был в 6 часов утра, а отбой – в 11 часов вечера.

13 июля 1943 года красноармеец Чадаев получил личное оружие – пистолет-пулемёт ППШ, а через четыре дня – противогаз. Командир батареи – Васильев, Иван Павлович -  выдал Николаю Кузьмичу учебные пособия по материальной части 76-мм дивизионной пушки образца 1942 года (ЗИС-3), и он за полчаса или час до общего подъёма вставал и заучивал необходимый материал. А затем преподавал своему расчёту. Командир батареи участия в проведении занятий почти никакого не принимал, а командира взвода, поначалу, не было. Так что, «варился» молодой командир орудия «в собственном соку». Орудия же (по четыре на батарею) размещались отдельно, на позициях, которые были выполнены тщательно и строго по уставу, но не солдатами полка, а заранее и другими.

Немногим позднее командование первым огневым взводом 5-й батареи принял лейтенант Фроленко, вторым – Малышев, а взводом управления – Фролов. Знал Николай Кузьмич командира полка (однако менялись они). Комдива не знал. Знал, что полк воевал на 1-м Украинском фронте. Всё время. Номера корпуса и дивизии – не знал. Знал, что 1643-й полк подчиняется армии, что армия занимает линию фронта 80 - 100 км. И всех мучил вопрос, что часто перебрасывали на танкоопасные направления, от чего все страдали. Трудно было: иногда и по трое суток не спали.

Николай Кузьмич командовал расчётом второго орудия в батарее. Командиром же первого трудился высокорослый старший сержант уже далеко не первого года службы. По всему чувствовалось, что он относился к своему молодому коллеге, как-то, по-особенному: Если бы мог, то загрыз бы! Почему? - да всё просто – мало того, что расчёт Николая Кузьмича прекрасно изучил материальную часть, так ещё и по оценке командования он был признан лучшим в батарее. Молодой человек хоть и никогда не проходил никаких специальных курсов, но понимал, что должны быть в руководимом им воинском коллективе дружба и взаимовыручка, полная самоотдача каждого и взаимозаменяемость в бою. В числе основных нормативов, которые по ходу подготовки отрабатывались артиллеристами, были перевод пушки из походного положения в боевое и обратно. Так, например, на приведение к бою отводилось не более 22 секунд. «Представьте, - оживляется ветеран, - по единой команде «К бою!» разворачиваются с полсотни орудий. Мы ловко поставили, раздвинули станины, сели все у своих мест. Потом – «Отбой!» - и всё в обратном порядке. Счёт – на секунды! Если по времени плохо, то повторяем». Уже на первом контрольном занятии расчёт Чадаева развернулся за 19 секунд, опередив многих в полку и всех в батарее. На совещании командования при подведении итогов их похвалили. Было очевидно, что, упомянутый выше, товарищ оказался недоволен тем, что его, опытного старшего сержанта, обошёл … вчерашний пацан.

«Что такое 76-мм дивизионная пушка образца 1942 года (она же – ЗИС-3)? – Николай Кузьмич говорит, как - будто читает по учебнику, ясно произнося каждое слово и каждое предложение, - Это семь человек расчёта: командир орудия; наводчик (он же – первый номер), место которого было перед панорамой с левой стороны у орудийного щитка, стоял он левой ногой под колесом, а правой – через станину, справа от наводчика – щиток со спусковым механизмом, щиток этот был нужен, чтобы при откате не повредило руку; заряжающий (он же – второй номер) - стоял справа от казённика орудия, принимал выстрелы (патроны) из рук третьего номера; третий номер -  стоял у станины, позади заряжающего с задачей передавать выстрелы второму номеру; четвёртый номер – стоял у левой станины за спиной наводчика и передавал выстрелы, полученные от шестого и седьмого номеров; пятый и шестой номера – подносчики боеприпасов, в зависимости от распоряжений командира орудия. При занятии любой огневой позиции, первым делом окапываемся. Я же – командир орудия - составляю на бумаге карту противотанкового огня. Что это значит? – это сектор по отношению к ориентирам: ориентир №1, ориентир №2, №3, №4 и так далее (до шести могло быть). И наводчик, и весь расчёт – где и какой ориентир должны знать. Как командир, наблюдаю и оцениваю: Откуда ждёт меня неприятность? Вижу, вот со стороны четвёртого ориентира, пробирается танк, остановился (остановился – значит, изучает). Я наводчику: «Ориентир №4, левее 20, танк. По танку, бронебойным …» - пока не скажу «Огонь!», - наводчик ждёт. А потом, получив команду, стреляет. Когда погибает командир орудия, его обязанности выполняет наводчик. У меня в расчёте была полная взаимозаменяемость, даже пятый номер мог быть командиром орудия. Тренировал  каждого: Наводчик – на место командира, второй номер – на место наводчика, третий номер – на место заряжающего, и так далее. И наводчиком мог быть любой, даже пятый номер. Все у меня прошли такую вот подготовку. В качестве тягачей применялись американские «Студебеккеры». Водители этих тягачей были в отдельном подразделении полка. По крайней мере, я так думаю. Точно не знаю. Они не подчинялись командиру орудия и не входили в состав артиллерийских батарей. Вся работа - привезли, отцепили и уехали».

Подготовка в составе полка длилась полгода, уже и знаменитая Курская битва прошла. Со временем артиллеристы приступили к тренировкам в инженерном оборудовании огневых позиций, для чего требовалось перелопатить до 51 м³ земли. Вот тут-то и случилась с нашим героем очередная беда: шестой номер - 35-летний сапожник кавказской национальности - из расчёта Чадаева, не иначе, как с ведома командира батареи, не вышел на упомянутое рытьё. По всей видимости, шил он сапоги кому-то из штаба, а может и командиру батареи. Николай Кузьмич предупредил его один раз – без результата. И тогда … Ребята в расчёте подобрались молодые, горячие, и им удалось уговорить своего командира устроить экзекуцию «пожилому сапожнику». Однажды, после отбоя вывели они своего товарища в лес и отстегали розгами. Стегали они его до тех пор, пока тот не сказал, что выйдет на работу. Но, на утро … сапожник пошёл в штаб и там, очевидно, показал своё «разрисованное» тело. Уже в девять часов Николай Кузьмич предстал перед командиром батареи. Разбирательство было не долгим: Чадаев признал свою руководящую роль в происшествии и тут же лишился должности командира орудия. По злой иронии судьбы его перевели на должность рядового наводчика в расчёт того самого старшего сержанта, который не упустил шанса поиздеваться над бывшим соперником. А через некоторое время прошёл слух, будто скоро на фронт.

Свой восемнадцатый день рождения Николай Кузьмич встретил уже … в окопе.

Километрах в пятидесяти от Киева артиллеристы выехали, практически, на передовую и, немедленно, попали под вражеский миномётный обстрел. По всем признакам противник ставил целью поразить именно их машину и орудие. Однако шофёр успел повернуть влево и съехать с дороги. Придорожные столбы с линией связи упали, и грузовой «Студебеккер» запутался в этих проводах. Орудие перевернулось, щиток сорвало. Красноармейцы бросились врассыпную: прятались, кто куда. Чадаев увидел какую-то ямку и «нырнул» в неё. Никто и нигде не учил их, как действовать в таких случаях. Укрывались, инстинктивно и справедливо полагая, что следует быть подальше от машины, ибо все последующие удары будут именно по ней. Один из осколков, которые разлетались повсюду вокруг, попал по шинели Николая Кузьмича. Он нащупал его – ещё горячий (!). Повезло. Хотел с собой взять, на память, но, подумав, не взял.

Около получаса, а может и минут двадцать, длился тот артобстрел. А когда прекратился, артиллеристы распутали и высвободили от проводов грузовик, закинули в его кузов орудийный щиток и направились к указанному ранее месту огневой позиции. Подъехали, окопались, соорудили блиндаж для укрытия. Николай Кузьмич установил и проверил панораму и, между делом, подметил, что отсутствие щитка пошло больше на пользу, чем во вред: защищал он лишь кое-как, зато теперь заметность орудия со стороны противника значительно ухудшилась. В своём первом бою, а очень скоро начался именно он, Николай Кузьмич подбил танк. А командир - тот самый товарищ старший сержант, что бойчился до этого (не любили его солдаты), - во время боя на позицию не вышел, так в блиндаже и просидел. Этот факт очень скоро дошёл до командира батареи, и Чадаева опять восстановили в должности командира орудия. Его назначили на место того самого старшего сержанта, имя которого не сохранилось в памяти ветерана, а его дальнейшая судьба - не известна.

Из приказа от 7 апреля 1944 года № 65/Н по 1643 армейскому истребительно-противотанковому артиллерийскому Сарненскому полку о награждении военнослужащих медалью «За боевые заслуги» (подписал майор Камчаткин): «<…> 17. Командира орудия 5-й батареи сержанта Чадаева Николая Кузьмича за то, что он в боях 26.3.44 за высоту Красна Гура прямой наводкой уничтожил три огневых точки противника, одну повозку и до 20 гитлеровцев».

Слово ветерану: «Наш полк значится в Действующей армии, официально, с 1 декабря 1943 года по 1 октября 1944 года. В течение первых десяти месяцев я, не выходя, был на передовой. Во всех мероприятиях по освобождению Украины принимал участие. Например, в Корсунь–Шевченковской наступательной операции. Помню, как Житомир, например, три раза за день переходил из рук в руки: то мы возьмём, то немцы. Наш полк придавался армии, а армия по фронту занимала от 80 до 100 км. При всём, что было, мы из своего орудия подбили 13 танков за эти десять месяцев боёв. Но самое больное - не страх того, что на тебя танки идут, а … постоянные смены позиций. Вот только окопались, и, казалось, отдохнём. А нас срывают отсюда на 30 - 50 километров куда-нибудь, например, влево. И там всё заново. Половину выкопаем, кое-как успеем позицию подготовить, а нас … на третье место. Бывали случаи, что по трое суток мы не спали.

Как командир орудия, мог бы и не копать, но не такой я человек. Тогда придумал более прогрессивный метод оборудования огневой позиции, отличный от метода обычного рытья. В чём этот метод заключался? – выбиралась точка, с помощью трёхметровой верёвки очерчивался круг, по кругу ломиком «чертили» лунками контур и закладывали в них по две немецкие гранаты (или «лимонки»). По команде расчёт хоронился в укрытии. Я же вытаскивал чеки и бежал следом. После взрыва грунт разлетался в стороны. Разгребали и зачищали лопатами. Потом, так же, сооружали укрытие для людей, но здесь уже в основном с помощью ломика и лопат. Так мы более быстро оформляли эти  самые позиции. В конце концов, полк наш уничтожили, у нашего орудия лафет оторвался от остальной части. Потрепало нас тогда сильно …».

Березину форсировали по тонкому льду. Приказ командира батареи был кратким и однозначным: «Переправиться!». Подъехали к реке, шофёр и говорит: «Не проедем. Провалимся». Что делать?! Чадаев приказал расчёту выйти из машины и разгрузить боеприпасы, оставив кузов пустым: «Поехали!». А водитель с места не трогает, сидит и только отрицательно головой машет: «Не проедем!». «Вылезай!» - скомандовал артиллерист. Водитель послушно вылез из кабины. Николай Кузьмич сел за баранку, поехал. Открыл дверцы, думал, если что, выпрыгнуть. Успел бы? – Вряд ли. Может быть, и выпрыгнул, но уже в ледяную воду, что в полном снаряжении смертельно опасно, наверняка течением затянуло бы под лёд, а там … ищи свищи. Солдаты, оставшиеся на берегу смотрели, затаив дыхание: вот-вот машина и орудие провалятся. И не добежать, и не спасти. Чадаев доехал до середины реки, а лёд чуть ли ни на полметра прогнулся под тяжестью «автопоезда». Но вот половина пути позади, и берег всё ближе. Уже при выходе на противоположный берег машина провалилась передними колёсами в проталину и упёрлась бампером в берег. Выручила лебёдка – штатное средство самовытаскивания «Студебеккера», - с её помощью грузовик и пушку вытащили. А шофёр? – Бог ему судья! Какая же была у него физиономия! Как же ему было стыдно и неудобно! Такой же молодой парень, ну, может, на два-три года постарше Чадаева.

«Были ли вши на фронте? – Мой адвокат, с которым я сейчас работаю, задаёт вопрос: «Николай Кузьмич, а как вы баню принимали?». А я не помню, чтобы баню принимал. Какая там баня? Один раз, было, опять-таки, по инициативе нашего комбата». А дело было так.

Млынов (ныне – посёлок городского типа в Ровенской области Украины – прим. автора) освободили 5 февраля 1944 года. По западной окраине этого населённого пункта протекает река Иква. На возвышенности за рекой, крутизной метров на 10 – 15, на самом верху, артиллеристы из расчёта Чадаева соорудили для себя землянку и всё прочее. Поставили печурку, которую на походе всегда возили в кузове грузового «Студебеккера». Как-то раз Николай Кузьмич спустился к речушке в сопровождении солдата-новичка, едва знакомого ему. Поднялись пешком вверх по течению метров на триста и наткнулись на лодки, припаркованные у берега. Чадаев предложил вернуться обратно на одной из них, но новичок наотрез отказался. Недолго думая, наш герой спустил лодку на воду и прыгнул в неё. А она оказалась … худой. Почти мгновенно артиллерист очутился в ледяной воде, а течение подхватило его и понесло, не давая ни единого шанса выбраться на довольно крутой берег до полутора метров высотой. Плавал он хорошо, однако это не помогало, без посторонней помощи уцепиться за сушу не удавалось никак (некоторое время спасало сержанта то, что одет он был в овчинную безрукавку). И чем больше он барахтался в воде, тем быстрее силы оставляли его. Вот и пройденные по берегу триста метров остались позади. Ещё немного и река уходила в поворот, а течение понесло бы его к противоположному берегу. Спас его тот товарищ, что остался на берегу, который, как оказалось, плавать не умел и поэтому в лодку не полез; он подал, уже выбившемуся из сил и тонущему однополчанину, что-то вроде весла и вытащил бедолагу на берег. Легко представить, что бы случилось, прыгни они в ту лодку вдвоём. Утонули бы оба. Однако и в этот раз не судьба была погибнуть: «Когда же я вернулся в свою землянку, то удивился: на моей безрукавке копошилось, как - будто, сметаной намазано, такое количество живности! Вышел из землянки, тряхнул её – и снег стал чёрный. Вши!! Видимо – невидимо! Все они, конечно, на мне были, а когда я в воду попал, они всплыли. Рассказал я это комбату. Тот – командиру полка. И в этот день, мгновенно, устроили нам баню. Вот я и помню этот единственный раз, когда баня была. Машины какие-то подошли специальные. Может, и были другие случаи, но не помню. Кстати, в этот же день, на кухне уха была: из реки сома выловили на 40 килограмм, рядом со мной плыл. Уху сделали на весь полк из этого сома.

Когда шли бои под Бродами (Львовская область, Украина – прим. автора), немец давал нам прикурить! В это время я метрах в тридцати видел Жукова, на лошади в куртке, и комбат к нему подходил. После его отъезда такой обстрел был!! … Лошадь ранило; осколок прилетел ей чуть выше ноздрей. И медсестра из какого-то подразделения, не наша (такая симпатичная девица, лет может двадцати пяти, а то и моложе), не ушла в укрытие, а взялась бинтовать животное. Бинтует, и приговаривает добрые слова, мол, хорошая ты, милая. А та лошадь, понимала, что ей добро делают, и так вот мордочку свою держала. Медсестре бы в укрытие спрятаться, может и обошлось бы, а она милосердие проявила. Мина вражеская рядом взорвалась, лошадь подкашивается и этой женщине осколками отрубает обе ноги. Судьба.

Николай Кузьмич, Вы в Бога верите? - Да, стал верить».

Немец отступал, и командиры взводов решили отметить день рождения (то ли у Малышева, то ли у Фроленко). Каким-то образом на мероприятии оказался и Чадаев. Застолье ещё только началось, как вдруг зашёл командир батареи. Офицеры обрадовались, рассчитывая очевидно, что непосредственный начальник присоединится и поздравит «новорожденного», но произошло неожиданное. Комбат, молча, взял бутылку вышел в сени и вылил содержимое. Затем вернулся и пригрозил всем присутствовавшим: «Чтоб это было в последний раз!». И ушёл.

Позднее Николай Кузьмич стал свидетелем расстрела в полку двух командиров орудий из шестой батареи, и поведение своего командира стало ему понятным и оценено как своевременное и правильное. А случился … пьяный скандал, отягчённый наличием у каждого военного личного стрелкового оружия: Собрались командиры орудий что-то там отметить, выпили, заспорили и … двое разрядили диски своих автоматов в третьего собутыльника. Разбирательство было недолгим, за это убийство обоих расстреляли перед строем всего полка. Вот почему комбат тогда так поступил, видно и раньше скандалы среди подчинённых по результатам выпивок не давали ему покоя.

Из наградного листа от 23 июля 1944 года на старшего сержанта Чадаева Николая Кузьмича, командира орудия 1643-го АИПТАСП, 1925 года рождения, русского, члена ВЛКСМ:

 

«Действуя смело и решительно тов. Чадаев в период наступательных боев огнем орудия нанес большие потери в живой силе и технике противника уничтожив 2 станковых пулемета, противотанковую пушку до взвода пехоты противника. Действуя в составе батареи орудие тов. Чадаева подавила огонь минометной батареи.

20.7.44 г. в бою под Мяновице орудие ведя огонь прямой наводкой уничтожило 8 гитлеровцев.

За проявленную отвагу и мужество тов. Чадаев достоен Правительственной награды, ордена «Красная Звезда».

23.7.44 г.                                         Командир 1643 АИПТАСП

                                                          Майор                                                       /Носов/».

 

«Были ли случаи предательства? – В нашем полку не было.

А вот отступление, одно время, было. Генерал-майор, помню, с пистолетом останавливал, но ничего не помогало. Но мы отступать не могли. Земля раскисла и превратилась в непролазное месиво, а орудия и другую технику нам не бросить. Помню, мы в составе полка пробирались чуть ли не трое суток километра три. Хорошо, что небо было густым туманом закрыто, и, скорее всего немецкие, самолёты лишь гудели где-то. Не видно было, ни нам их, ни им нас. Грузовой «Студебеккер» полз и, как бульдозер, толкал грязь перед собой. Шли по балке какой-то.

Въехали в село, а остановиться негде, всё занято. Все хаты заняты войсками. У одной хаты встали метрах в пятнадцати, и генерал-майор на коне проезжает, считает нас: «Тридцать первая!». Ну, то есть, тридцать первое орудие. Потом пошли танки, которые тоже отступали. Они прошли мимо, а мы остались на месте. Не могли мы отступить, не бросив орудия. В тот момент у меня куда-то противогазы делись. Машины не нам подчинялись, а противогазы в них были. Хим. инструктор прознал об этом, и ко мне, мол: «Нехорошо! Дело может кончиться уголовщиной. Ты, давай, старший сержант, ищи противогазы!» …

Немецкий легковой «Опель», брошенный кем-то на одной из улиц села, был явно не на своём месте. Чадаев забрался вовнутрь машины, огляделся - видимых повреждений нет, - и запустил двигатель. Порулив немного, сержант передал автомобиль командиру батареи и вернулся на своё место. Как командир орудия, Николай Кузьмич должен был уметь водить различную колёсную технику. До этого водил «Студебеккер», «Виллис» и «Додж», которые также были в полку. Знать не знал, но водить умел. Был навык. На 70-летие Сталинградской битвы Н.К. Чадаев в составе делегации побывал в Волгограде, и увидел там такой же «Опель». Разумеется, Николай Кузьмич не смог сдержать эмоции и, обратившись к профессору Рязанского государственного института А.Ф. Огарёву (выпускник Рязанского военного училища связи 1969 года, впоследствии преподаватель в этом учебном заведении, а ныне – заведующий кафедрой  – прим. автора), также входившему в состав делегации, сказал: «Александр Фёдорович, ёлки – двадцать, я вот на каком моторе катался!». Выполняя приказ комбата Васильева, все наводчики безотлучно находились возле орудий: немцы могли появиться в любую минуту. Остальные, тем временем, выкопали щели в 20 – 30 метрах от своих огневых позиций. «Студебеккер», тянувший пушку Чадаева, был припаркован неподалёку, под деревом. Те, кто раньше заняли дома, поставили варить гречневую кашу и запах её дразнил, будил аппетит и воображение. Но поступил приказ и они, оставив котёл в печи, ушли. И всё его содержимое досталось артиллеристам:

«Подходим к печи, - ветеран оживился, - а там гречка уже хорошая. Как же мы её навернули, ёлки - двадцать! И я в тот день, пока щель копал, думал про себя: «Чёрт с ней, хоть наелся, как следует! И противогазы эти, туда же!».

Чадаев не мог уснуть и всю ночь просидел, не сомкнув глаз. Пошёл снег. А он, обняв автомат, наблюдал, как крупные и пушистые снежинки, медленно падая, покрывают землю, и всё ждал появления гитлеровцев. К счастью этого не произошло: и тогда, и на второй день, и на третий. А затем вернулись те, кто отступил …

Числа 24 или 25 июля 1944 года госпожа Смерть сыграла с нашим героем в очередную злую шутку, фактически заживо похоронив его на некоторое время. Дело было так. Выход 1643-го истребительного противотанкового полка на восточный берег реки Вислы не прошёл для противника незамеченным: германский самолёт - разведчик, называемый среди русских «Рамой» (Focke-Wulf  Fw189 - прим. автора), круживший на большой высоте, свою «работу» выполнил, и положение советской артиллерии зафиксировал. Поэтому уже через несколько минут красноармейцев накрыл шквал вражеского огня. Снаряды и мины гитлеровцев ложились плотно и точно, что не мудрено: немцы к обороне готовились, и местность была ими пристреляна заранее. После одного из разрывов Николая Кузьмича засыпало землёй в неглубоком окопчике. Что он при этом чувствовал? – да ничего, будто уснул на время. Неожиданно. После многих суток без нормального сна артиллерист, вдруг, «провалился» в это сладкое состояние спокойствия: без войны, суеты, постоянного физического и морального напряжения. Когда же его откопали товарищи, он неистово возмутился: спал, а его разбудили! Николай Кузьмич никак не мог оценить произошедшее, и не хотел возвращаться из «удивительного состояния сна», в котором только что пребывал. Боевым друзьям потребовалось время, чтобы привести его в чувство и рассказать, где и в каком состоянии он был на самом деле: на том свете и … обеими ногами.

«Через четыре дня, - продолжает свой рассказ ветеран, - 31 июля, часа в два, была четырёхчасовая артподготовка по противоположному берегу и в глубину. Часов в пять на переправу на лодках пошла пехота. Ой, как жалко было: прямое попадание в лодку. И все! Один парнишка, чуть ли не «мама!» кричал. Стоял, вот так (ветеран показывает на себе по грудь), на середине Вислы. Река в том месте, похоже, глубиной была разной, а парнишка плавать не мог: «Спасите!» - кричит …

Часов в десять вечера наступила и моя очередь форсировать реку. Когда катили своё орудие, то впереди меня пыталось форсировать реку третье орудие. Но прямое попадание в понтон и только дульный тормоз остался торчать из воды. Вражеского огня было много. Я и не помню, как нам удалось закатить орудие на свой понтон. В этот момент со мной что-то произошло: я стал лучше говорить, и лучше соображать. Вместо трёх ящиков со снарядами я взял пять. Комбат бы в иной обстановке меня отругал, но тогда команды выгрузить лишний груз он не отдал. Уже отплыли метров на 100 – 150 от берега, когда рядом разорвался снаряд. Осколком пробило борт нашего понтона, что толщиной был, примерно, 5 – 7 мм металла. Через пробоину внутрь хлынула вода, а осколок тот … попал мне за пазуху (!). Лети этот осколок на пять – шесть сантиметров выше борта понтона, то был бы он у меня в груди. Я же пробоину немедленно заткнул своей пилоткой, а заряжающий кинулся котелком вычёрпывать воду. Несмотря на все наши усилия, воды мы тогда набрали много. Опасение было, что можем и под воду пойти: вес пушки - 1625 кг (масса в боевом положении – 1200 кг, в походном – до 1850 кг – прим. автора), каждый человек из нашего расчёта (всего - семеро), два гребца, ящики со снарядами - в общем, - более двух тонн.

Когда мы достигли середины реки, вражеский обстрел прекратился. Били уже не по реке, а по берегу, где-то. Тихо стало: только всплеск волн слышно. И такой туман опустился!! Плывём, не знаю куда. И какая-то, знаете, тревога на меня накатила.

Вдруг, слышу немецкую речь. Ё-моё!! Добровольно приехали к немцам! И ничего своим товарищам не говоря, опускаюсь в воду. Ребята вслед за мной поступили также. И все молча. И принялись толкать понтон в сторону, подальше от этого места. Нашли место, где можно было выкатить орудие на берег: уклон - метра четыре в высоту под углом 14 градусов. Как вытащили? – не знаю. Потом уж подошёл к этому месту: Ёлки - двадцать! – думаю – как вкатили?! Вот, как смерть заставляет за жизнь бороться! Повезло просто …

Если бы я не подбил тогда это вражеское орудие. Я даже не знал, что подбил его».

Примерно двумя часами позднее, ближе к рассвету, переправилось орудие Воробьёва. Оно стало вторым, сравнительно тяжёлым, огневым средством, достигшим противоположного берега. В тот же день, 1 августа 1944 года, на плацдарме РУССКИЕ отбили 17 контратак немцев! Во второй день – 12. В последующие три дня – 5 атак. Похоже, враг выдыхался и со временем терял свой наступательный энтузиазм, однако и впоследствии не прекращал попыток сбросить советский десант в реку. Главным же раздражителем был и сохранялся постоянный вражеский артиллерийский огонь, который начинался на рассвете и продолжался весь световой день, очевидно, не подчиняясь какому-либо определённому графику. Приходилось также хорониться от огня немецких снайперов, карауливших зазевавшихся советских бойцов, и днём, и ночью. Немногочисленный отряд из числа красноармейцев, форсировавших реку на этом участке, держался 16 дней на клочке земли протяжённостью 400 – 450 метров вдоль берега Вислы и шириной 150 – 200 метров в глубину. Поначалу плацдарм был сплошь покрыт зарослями ивняка, но потом деревьев не стало – сказались артиллерийские обстрелы противника. Таким образом, берег стал прозрачным.

Числа 5 или 7 августа (время неумолимо к памяти – прим. автора) … погиб Конопытов – второй номер в расчёте Чадаева. Шёл очередной вражеский миномётный обстрел. Он стоял рядом с Николаем Кузьмичом. Беседовали, о чём-то. Им бы в щели укрыться! Почему не сделали этого?! Мина рванула землю, осколками срезала спину и голову Конопытову, а Чадаева посекла всякой мелочью. Последнее – пустяк. Хорошего парня не стало! Похоронили боевого товарища там же, у реки. А расчёт нашего героя сократился на одного бойца.

По вечерам защитники плацдарма почти все собирались у орудия Чадаева: «Не знаю, откуда взялось, но был я комсоргом батареи. Знал про политрука из дивизии Панфилова (о капитане Клочкове), который сказал: «Отступать некуда – позади Москва!». И у нас на плацдарме я клич двинул: «Отступать некуда – позади Висла!». Левее берег был настолько крутой, что с берега можно было прямо в воду прыгать. Насмерть. И своим ребятам сказал, и они пообещали поступить также, что, если будет грозить нам плен, то прыгну с того берега в реку, но, лишь бы не плен.

И старшим, меня там называли, правда, то - командиром, то - лейтенантом. Последним, я, конечно, не был. Не знал и не знаю, почему именно я – старший? Почему именно ко мне всё время обращались? Командир второго орудия старший сержант Воробьёв был по возрасту старше меня: лет сорок ему было. Он рождения был, по-моему, 903 года. Пожилой».

Жизнь на плацдарме, со временем, становилась невыносимой. К систематическим атакам и артиллерийско-миномётным обстрелам со стороны противника добавились … отсутствие еды и питьевой воды, а также запах гниющих человеческих тел. Сухой паёк красноармейцы взяли с собой всего на трое суток, а пробыли на этом клочке западного берега Вислы, более чем, в пять раз дольше. Единственным спасением служила оглушённая рыба, плывущая по реке: её вылавливали, и ею питались. Но работа германских снайперов превращала каждую подобную вылазку в смертельно опасное мероприятие, и, зачастую, ради сохранения жизни своей и своих товарищей, Чадаеву приходилось вводить запрет «на рыбалку»:

«Кошмар! – восклицает ветеран. - В такой обстановке, когда в тебя стреляют, а ты в таком положении. Сейчас только начинаю разбираться и чувствую: Неужели это я?! Или, всё-таки, кто-то за меня?! Не верю, чтобы я смог, в такой ситуации оказавшись, выжить. Повезло мне тогда. К сожалению, выжили не все».

Из наградного листа на старшего сержанта Чадаева, Николая Кузьмича, командира орудия 5-й батареи 1643-го армейского истребительного противотанкового Сарнинского полка, 1925 года рождения, русского, члена ВЛКСМ с 1942 года:

 

«В ночь на 1-е Августа 1944 года тов. Чадаев, с орудием на плоту, вслед за стар. сержантом Варобьевым форсировал реку Висла и заняв огневую позицию на ее западном берегу, в течение трех дней огнем орудия отбивал ожесточенные контратаки противника, уничтожив при этом до 50 гитлеровцев, противотанковое орудие, два пулемета. 2.8.44 г. отбивая пятую в тот день контратаку противника в районе восточнее Слупча, тов. Чадаев подпустил немцев на 70-100 м. и огнем орудия в упор расстреливал фашистских захватчиков. Контратака была отбита. За форсирование реки Висла и проявленную при этом отвагу и мужество, за содействие в закреплении плацдарма на ее западном берегу тов. Чадаев достоен Правительственной награды, ордена «Отечественная война I степени».

15 августа 1944 г.                                     Командир 1643 АИПТАСП

                                                                                   Майор                                               /Носов/».

 

По-прошествии более 70-ти лет, после описываемых здесь событий, сложно объяснить «забывчивость» командиров, с лёгкостью изменивших исторический ход форсирования Вислы орудиями из состава 5-й батареи 1643-го истребительного противотанкового полка. Увы, случалось и похуже. Сам же Н.К. Чадаев содержание своего наградного листа узнал далеко не сразу, а узнав, не в одночасье решился вступить в борьбу за восстановление справедливости. И будет суд, решение которого, надеюсь, исправит эту «неточность».

Но вернёмся в Польшу августа 1944 года, на берег Вислы. Вечером 16 августа на плацдарм переправилось первое подкрепление – батальон пехоты. Эвакуировали раненых, похоронили убитых и наступление продолжилось. На следующий день появился командир батареи. Ему Николай Кузьмич передал раненых и медальон погибшего Конопытова. В расчёте к тому времени осталось всего два человека, способных воевать: раненый в спину командир орудия старший сержант Чадаев и Филиппов. Пополнения не было. 18 августа ОНИ подцепили пушку к грузовому «Студебеккеру» и поехали догонять пехоту, ушедшую вперёд на 15 – 20 километров.

 

*          *          *

 

… Вражеский снаряд ударил в орудие прямым попаданием. И время остановилось.

ОН оторвался от земли и «полетел» над полем, то проваливаясь вниз и неловко группируясь, чтобы избежать удара, то вновь взмывая вверх. Хотелось взмахнуть руками, как птица крыльями, но силы покинули ЕГО. Планируя, «прошёл» над макушками высоких берёз и ощутил нежное прикосновение листвы. Ещё было небо, но ОН не запомнил, каким оно было. Только трава и берёзы. И незабываемое, как будто во сне, чувство полёта …

Старший сержант Чадаев очнулся, лёжа на диске колеса, завалившегося набок, разбитого орудия. Ещё не осознавая, в каком состоянии находится, попытался встать, не удалось. Спустился на землю, дополз до канавки от сошника пушки, затем до бревна, что лежало рядом. И всё, дальше ползти не смог. Увидел тёмно красные пятна на земле, но откуда они, поначалу, не понял. Весьма знакомая жидкость стекала откуда-то сверху, Николай Кузьмич подставил ладоши под струйку и, когда они наполнились, слил содержимое. И ещё раз подставил: « - Кровь?! Но откуда она? Неужели моя? Какая же она … липкая» - Чадаев ещё не осознавал, что тяжело ранен, что это действительно кровь, и именно его кровь, не воспринимал реальность происходящего. Ни начавшийся артиллерийский обстрел, узнаваемый им по разрывам снарядов, ни крик лейтенанта из соседнего взвода – «Николай, ползи сюда!» - не могли вернуть его в реальность. Окончательно потеряв силы, а вместе с ними и возможность передвигаться, он равнодушно наблюдал, как, вместе с кровью, из него медленно и неотвратимо уходила жизнь. Лейтенант же не стал ждать, пока завершится вражеский обстрел, а раненый истечёт кровью: рискуя жизнью, офицер схватил товарища за шкирку и, затащив в неглубокий ровик, начал перевязывать.

В прошлом, будучи дважды раненым, Николай Кузьмич с позиций не уходил и в госпиталь для лечения не ложился. Вот и сейчас, находясь в полковом медицинском пункте и не осознавая тяжесть случившегося, он просил командира батареи не отправлять его в тыл: мол, не погиб сразу, значит и здесь выживет. Увы, тогда старший сержант Чадаев ещё не был готов понять, что война для него уже закончилась.

Когда-то, ещё перед отправкой на фронт, был в расчёте Николая Кузьмича шестым номером пожилой солдат по фамилии Никитин. Возраст сказывался: мужчина иногда отставал, и приходилось подгонять его. Так вот, перед отправкой на фронт комбат забрал Никитина к себе. И вот он, по поручению комбата, сопровождал раненого Чадаева в госпиталь, уложив его, поначалу, на повозку. Дорога с передовой оказалась мучительной: «У меня голова разболелась невыносимой, дикой болью! И на лошадь меня, и на гриву сажали, или укладывали – ничего не помогало. Боль была такая дикая, что если бы у меня было оружие, то пристрелил бы себя. И не задумался. Невыносимая боль, постоянная рвота! И я, ближе к Висле, говорю Никитину: «Брось ты меня, иди! Зачем ты возишься со мной?! Помнишь, я тебя за что-то отругал?». А он в ответ: «Какой ты … Меня отругал?! Ты брось придумывать!». Как же он меня называл тогда? - Не помню уже. Оказывается, он считал мои выговоры, что это за дело. А когда через Вислу переправлялись, Никитин удержал меня за штаны: Я уже руки полоскал в воде и хотел утопиться. Такие дикие, невыносимые, были боли! Потом, когда меня доставили, в госпитале стали перевязывать и волосы стричь (волос у меня был видный, курчавый и длинный). Тот, кто выстригал, говорит: «Зачем Вам такой волос?» - А я ему отвечаю, что если бы я знал, где упаду, то там соломки подстелил. Есть такая поговорка.

Какими были условия содержания в военном госпитале? – Я их почти и не помню. Операцию мне, скорее всего, делали в польском городе Краснике (ХППГ 5156 – прим. автора). Делал операцию еврей. Определил по физиономии. Смотрю, во мне долото работает, как отбойный молоток. Просыпаюсь, а операцию ещё делают! Хотел пошевелиться – привязан. К кровати. Наркоз был местный. Общего не делали. Черепным не делают. Что я увидел? – Почувствовал, что привязан к кровати, и руки, и ноги. Медсестра – на левой ноге, и на правой ноге. Помню одну – Таня, из Подмосковья. Увидел происходящее – материть начал доктора, но матершиной прямо-таки не крыл, говорил: «Евреи, вам только бы резать. На фронте Вас нет! Развяжите меня! Я буду терпеть». И они меня развязали, начали долбить, я терпел-терпел, а потом терпение моё лопается. Говорю: «Подождите!» - и провалился в беспамятстве. Потерял сознание. Я в коме находился дважды или трижды. В этом Краснике. Потом перевели в Люблин (ЭГ 3583 – прим. автора). Там сгибали в баранку и через спинной мозг из головы что-то отсасывали – гной, видимо. Затем был Львов, где госпиталь, помню, размещался в школе. 14 человек положили – 7 человек утром в морг унесли. Я говорю: «А меня-то в морг отнесут, или нет?!». Мне в ответ: «Ты – молодец!». Из Львова перевезли в Киев, в Киево-Печерскую лавру. Госпиталь был как раз, где монашки. Первый раз мне разрешили вставать и выходить. Были ещё какие-то госпиталя, всех их не помню».

Последовательно пройдя 114-й медико-санитарный батальон (114 МСБ), хирургический полевой пересыльный госпиталь №5156 (ХППГ 5156, где ему была проведена весьма серьёзная операция – трепанация черепа), эвакуационный госпиталь №3583 (ЭГ 3583) и ещё несколько мест, 21 октября 1944 года Н.К. Чадаев прибыл для лечения в Новосибирск (ЭГ 3609). Менее чем через месяц, уже 4 ноября, Военно-врачебная комиссия признала его негодным к военной службе с исключением с учёта по статье 51 графе II Расписания болезней приказа НКО СССР №336 от 1942 года.

«Когда выписывали из госпиталя, мне наказывали, чтобы я больше восьми килограммов не поднимал, больше 100 граммов не выпивал и полтора - два года, по возможности, не учился и поменьше читал. Вот с таким напутствием меня проводили из Новосибирского госпиталя 3609. И я всё честно выполнял. Первое время. Потом, и грузы поднимал. Мне помнится, мешок 80 килограмм (5 пудов), брал, вот сюда (ветеран показывает на плечиприм. автора), и по стремянке на самый верх поднимал. Это было уже, по-моему, когда в техникуме учился.

Крестики на фронте? – Я свой крестик не стал носить ещё, когда меня в пионеры приняли. Не потому, что не верил во что-то. Крещёный я, конечно! И крест носил. Я только не помню уже, куда его снял. Но он лежит. И я точно верю, что-то есть. И даже, когда неправду говорю, у меня каким-то образом проявляется, то чихну, или что-то: «Не правда! Не ври!». И я в Бога верю, есть что-то на самом деле. Религия, и я согласен с Лениным – это опиум для народа. Почему так? – потому что религию создали умные люди, создали эту религию в интересах правящего класса. И сейчас. Всё, что делается – в интересах той же власти, которая у нас есть. И вот теперь и сейчас – то же самое. Мне не понятен, и очень не нравится следующий факт: Наш Губернатор в прошедшем году принял совместное постановление с нашим патриархом (митрополитом) о совместном праздновании Феофана Затворника (!). Слушайте, 200-летие его! Вот, например, мне 90 лет. Я подставлял свою голову, и обо мне никто и ничего не говорит. О нём, о проповеднике празднуют! А что он проповедовал, кто-то помнит?! – Он проповедовал, что наша земля стоит на трёх китах – это мне моя бабушка сказала, когда я был ещё школьником, в пятом классе. Я ей в ответ, мол, бабушка, Коперник сказал, что Земля вращается вокруг своей оси. А она в ответ: «НЕТ, детёночек Коля, Феофан Затворник сказал, что наша Земля стоит на трёх китах. И никуда она не вращается. Вращается вокруг неё Солнце!». Вот так! Потом учили меня в школе. И преподаватели были толковые, никак сейчас – молодёжь, - а седовласые. Настолько были высокие в культуре, что не хотел, да они своим влиянием, как гипнозом, знания давали. Впихивали тебе эти знания. Я в школе хорошо учился, и по физике, и по математике, и по всем другим делам. Но религия – это, всё-таки надуманная, не совсем нужная, теория. То есть, я разделяю веру в Бога и религию по разным, так сказать, углам. Скажу больше: вот сейчас ислам – религия, которой 15 тысячелетий; католики – около десяти; православие – одно тысячелетие, как от греков приняли. 50 концессий сейчас на нашей планете разных религий, у кого-то Аллах, у кого-то Иисус, и так далее. Слушайте: Бог то один! Зачем столько религий-то?! К чему?».

Своё спасение Николай Кузьмич воспринимал всегда, как необыкновенное чудо (и это его мнение со временем не изменилось). Немногим ранее повезло остаться в живых и четвёртому номеру из его расчёта по фамилии Андриянов, когда во время одного из боёв (наводчик тогда отличился, подбил два танка) вражеская пуля, срикошетив от станины, скользнула ему в живот, и все внутренности вывалились наружу. Артиллерист же упал замертво. На беглый взгляд: ни пульса, ни дыхания, ничего. Нет никаких признаков жизни. И весь синий. Наводчик продолжал вести огонь, а Николай Кузьмич, собрав и сложив вовнутрь всё, что вывалилось из живота, принялся перевязывать боевого товарища. Санитар появился достаточно быстро и неожиданно, положил Андриянова в собачью люльку и увёз в тыл. Все тогда сошлись на том, что погиб четвёртый номер. Через три месяца ранило и Чадаева, да так, что никто и не думал, будто он выживет. В своём первом послевоенном письме комбат написал ветерану о том, что все рады, мол, ибо о нём думали, как об Андриянове. А ведь он тоже оказался жив.

  

*          *          *

 

Отсюда рассказ ветерана приводится мной только от первого лица и с минимальной литературной обработкой, призванной лишь несколько улучшить читаемость текста. Причина этому очень проста – это необходимость значительно сократить время на подготовку текста к печати. Итак: 

«До 1950-х годов колхоз назывался «Наша Победа». А потом Никита Сергеевич Хрущёв решил укрупнить хозяйства, и наш колхоз объединили с колхозом «Новая жизнь». После этого объединения у нас и начались проблемы. Колхоз «Новая жизнь» находится на автотрассе Курск – Тула (часть автодороги Москва - Симферополь), а «Наша Победа» - чуть в сторонке от трассы, на 1,5 – 2 километра левее. В то время там ещё не было асфальтового покрытия, оно позднее появилось, и тоже за счёт средств нашего колхоза. «Наша Победа» получал очень хорошие урожаи, например, пшеница давала по 50 – 55 центнеров с гектара, рожь – 40 – 45 центнеров. Это по тем временам! Когда я приехал на Рязанщину, то они боролись за получение урожайности всего 11 центнеров с гектара. Мне было смешно, я не верил, но потом, когда работал секретарём парткома завода, убедился. У нас был подшефный колхоз - село «Ермолово», - и там были низкие урожаи. Людей в сельском производстве было мало по той причине, что все старались работать где-то на производстве. В районе был Скопинский машзавод, шахты, ТЭЦ. И вот сельское население мужского пола работало в основном на этих предприятиях. В колхозах же работать некому было. Почему же на Рязанщине не могли добиться урожайности в 50 – 55 центнеров с гектара? – Ведь и в Тульской области были разные места. Колхоз же «Наша Победа» находился на территории, которую за плодородные качества земли называли второй Украиной. На мой взгляд, помещик Левановский, который владел этими землями да Революции, очень хорошо ухаживал за ними. У него стада, припоминаю, вереницы на 200 метров – корова за коровой идёт, на пойло от животноводческого помещения. Тогда водопровода не было, и воду не возили. И животные приучены были: им открыли дверь и они идут на водопой. С водопоя возвращаются, их кормят. Начинают думать о молочке. Так что естественных удобрений было достаточно. И барин ухаживал за землёй, и крестьяне, оставшись без него, также ухаживали. Там был высококачественный чернозём, который мы называли «гумус» глубиной сантиметров 70. И даже когда колхоз создался, дело было так поставлено, что уход за землёй у нас не забросили. Я помню, что все, у кого хозяйство было, брали на себя обязательство вывозить самостоятельно навоз на поля. Только с нашего двора (коровка была, овечки были) сорок возов навоза свозили. Это было общее решение правления, и все понимали, что если будем возить, будем получать урожаи, не будем – не будет и урожая. Только поэтому чернозём сохранили. А здесь, на Рязанщине, в большинстве районов – пески. Вот там, где у меня сейчас дача – песок. Правда, завёз я торфу или чернозём, примерно, на штык. Ухаживаю, и урожаи получаю неплохие.

Хоть и был я небольшим начальником, но понимал, что система у нас была … не такая. Обком партии пытался командовать не только идеологическим воспитанием, а даже производством. Не имея понятия во многом и в том, что хорошо, а что – плохо. У нас были районы, где хорошо выращивается картофель. А заставляли - нет, вы давайте пшено, или пшеницу, или ячмень сейте! А нужно было бы так: Есть колхоз, пусть он сам решает, где ему, что сеять. Дать задание, что вы должны сдать: того-то – столько-то, а того-то – столько. И пусть он думает, как ему выйти. А то, его с самого начала заставляли: сей то-то!

Я был свидетелем одного такого разговора. У нас один председатель – Герой Социалистического Труда. И вот, председатель райисполкома, по специальности юрист, диктует, что на будущий год нужно, в основном, сеять пшеницу, а рожь прекратить сеять. А этот Вакулин:

« - Посею рожь!».

Тот начальник приехал в колхоз и видит, что нет в хозяйстве посевов пшеницы:

« - Слушай, - кричит, - ты, что ж это, не выполняешь решение партийных и советских органов? Если по осени приеду, и здесь ничего не будет - посажу!».

Приезжает по осени, а эта рожь (сам-то роста небольшого был) в два раза выше его роста, и ничего говорить и грозить уже не стал. Вот такие вещи и приводили к тому, что у нас успеха не было. Когда сапожник или пирожник берётся не за свои дела.

Моё последнее фронтовое ранение бесследно не прошло и позднее всегда давало себя знать; как только перегружусь, то боли вновь появлялись. По этой причине был вынужден уходить, когда, и работа, и коллектив нравились, но там по-другому, не выкладываясь полностью, работать нельзя, если сам себя распустишь, то и коллектив распустится, и план не будет выполняться.

Например, работал начальником областного управления Промстройматериалов. Мне подчинялись все кирпичные заводы. Отработал здесь около восьми лет. Но, чтобы там работать, я по ночам ездил по заводам, потому что в городе два предприятия – силикатный и глиняного кирпича, - и там, и тут с людьми плохо, производство не важное, а заработная плата не такая, как на машиностроительных предприятиях, или на оборонных. На кирпичных же заводах в основном люди работали, выделенные из других предприятий. Ну, вот если меня, например, на день или на два «призвали», то как я буду работать, прилежно или лишь бы отбыть? – Правильно, лишь бы отбыть. Так и оно было. Срочно необходимы были перемены. И вот, пришёл я к председателю облисполкома, Александру Тимофеевичу Макарову, папку ему перед носом на стол бросил и говорю, что если вы мне не пойдёте навстречу и не выделите капиталовложения на строительство жилья, то … Мне бы, говорю, хотя бы фундамент дома заложить, чтобы люди увидели, чтобы ко мне люди пошли. И вы знаете – подействовало! Мне выделили совсем чуть-чуть на строительство общежития при силикатном заводе на 320 койко-мест и я, в последующем, мог в эти комнаты вселять семьи. И ещё помогло Постановление правительства о закреплении жилья. Общежитие стоит, и по сей день: Мельвино, рядом с силикатным заводом. На Рязанском кирпичном – на 290 мест общежитие построил. И по пятиэтажке на 75 квартир каждая, и на кирпичном, и на силикатном, заводах построил. Уходя на Скопинский завод, 75-квартирный дом заложил, детский сад на 136 мест, гостиницу на 110 мест и газ провернул. В Скопинске не было ещё и никаких проектов в этом, а я через министерство пробил, что мне разрешили этот газ. Да, в этом управлении можно было работать, но чтобы там хорошо работать, нужно было и ночью ездить: и в Касимов, и на упомянутые заводы. Если в 2 часа ночи приезжаю, и что-либо не так, то вызываю директора, и, так сказать, со всеми последствиями. Тяжело было по здоровью. В поликлинику обращался: «Что делать?». Вот почему я оттуда ушёл. Боли и сейчас бывают тогда, когда понервничаю. Теперь я уже и не напрягаюсь.

Хочу сказать, что в последнее время у меня досада какая-то. Представляете, пропагандируют Солженицына! Слушайте, этот самый диссидент, все думают, что его сослали за книжку «Архипелаг ГУЛАГ» или за что-то подобное. Ничего подобного! За шпионство! Он встречался с работниками посольства Англии, и тайники организовывал. А я, и трудовой фронт, и армию, и фронт прошёл. Причём, был в числе активных бойцов. И самое главное, получив такое ранение, окончил техникум, хотя у меня плохо получалось первое время, с памятью что-то было явно не так. Я первый семестр даже и не знаю, как окончил. Техникум металлообрабатывающей промышленности в Туле (напротив здания обкома партии на улице Коммунаров). И поступая в него, в этот техникум, я сдавал экзамены. Видимо, мне шли навстречу, как фронтовику. Приняли. Да, поправив положение в учёбе, я полтора года потом работал в Механических мастерских, выполнял заказы Молвинской судостроительной верфи. У этого техникума была хорошая база металлообрабатывающего оборудования. И вот я токарем работал. У меня четвёртый разряд токаря. А на третьем курсе работал на Котельно - вентиляторном, сварщиком. Вторая профессия. А окончил я техникум с отличием!

Должен был поехать в Анапу на работу. Однако меня пригласил заведующий учебной частью и преподаватель русского языка, говорят: «Не езжайте туда, а идите в Тульский механический институт». Я их поблагодарил, посоветовался с родителями. К тому времени уже отец пришёл с фронта (он на трудовом фронте долгое время был). Давай, говорит, учись так, как тебе преподаватели сказали. И я поступаю без экзаменов в Тульский механический институт. Вначале на дневное отделение. А потом узнал, что там организован курс подготовки инженеров из числа лиц окончивших техникумы и я попросил ректора перевести меня на этот факультет. И меня перевели. За два с половиной года я окончил Тульский механический институт. Затем был направлен на Скопинский машиностроительный завод. И присох к «стране берёзового ситца» навсегда. Сейчас могу декламировать произведения Есенина около двух или трёх десятков. На память. Работал старшим мастером, заместителем начальника цеха, секретарём парткома (два отчетно-выборных периода). В настоящее время - персональный пенсионер.

Не понравилась мне партийная работа: инженер учит колхозников, как сажать кукурузу квадратно-гнездовым способом. Мне это не понравилось.

Когда пришёл с армии, председатель правления колхоза рекомендовала мне пойти учиться в сельхозтехникум на агронома или зоотехника, но отказался я. И родители поддержали меня, говоря, что сельское хозяйство – это такая яма, что здесь чистым никогда не будешь, а также будешь с утра до ночи пахать и сеять. Кстати сказать, я за плугом и сохой прошёл не менее четверти экватора: каждый день норма была гектар вспахать. А гектар – это 28 – 30 километров должен пройти за плугом. Хорошо ездил на лошадях. Ещё мальчишкой, помню, как дядя Паша из села Карамышево (фамилию его не помню сейчас) ходил с рабочего поезда и меня конфетами угощал, а он работал токарем. И мальчишкой мечтал я работать токарем или инженером. Но самое главное, я благодарен своим учителям, которые порекомендовали мне иной путь, вместо поездки в Анапу и купания в Чёрном море. Может, и всё нормально было, но не стал бы инженером.

А так, стал инженером, и нарасхват был, надо сказать. За всю свою трудовую жизнь я искал работу только один раз, когда освободился из секретарей парткома. Тогда нельзя было с завода молодому специалисту уехать, но так как я был избран секретарём парткома, я уже был работником не завода, а работником райкома и заработную плату там получал. И вот в этот период я мечтал с женой уехать в Тулу, на свою родину. Но у меня не получилось, жена заболела. И пришёл к директору, чтобы он меня принял на завод. Куда хочешь? – конструктором. Мне нравилось быть конструктором. Жаль, что не долго, пришлось, мне работать на этой должности, меньше года. Но 120 наименований разной оснастки, приспособлений, штампов и так далее, сконструировал. Так мне это нравилось! Я считал, что призвание у меня к конструкторскому делу: Когда спроектируешь и на картинке, как у художника, изобразишь своё творение, радость накатывала великая. Но однажды директор пригласил меня:

«Кузьмич, хватит штаны протирать! Давай, бери механический цех!».

Куда меня только не забрасывало?!

То секретарём райкома по МТС, то в обком, и так далее. И, наконец, сломал меня наш Первый секретарь – на заведующего промышленным отделом райкома. Куда денешься? Говорю, что у меня 1700 рублей заработная плата, как начальника цеха, плюс премии. А заведующий промышленным отделом – это всего 950 рублей. «Жене, - говорит, - дадим повышенную зарплату». Да, правда, ей дали 1250 рублей, а получала она до того, работая технологом, 880. Ну, ничего, дороги строили. Был у меня порыв: с начальником треста в шахматы играть. А тот сообщал мне, у кого на заводах деньги не осваиваются. И вот, по согласованию с руководителем, я их потом на дорожное строительство привлекал, чтобы несколько улиц в городе асфальтировали, дороги до города Скопина и на посёлок Заречный (посёлок Октябрь). Руководители жадничали, иногда. Тогда приходилось говорить: «Ну, смотрите, или давайте дорогу, или уходите. Кто-то другой будет работать!».

Я в партии коммунистов состоял, и не чураюсь этого. Дворец культуры в Скопине построил. Точнее, руководил тем строительством. Сейчас - Почётный гражданин города Разани. И от орденов отказывался. В последнее время работал директором ЦНТИ, построил здание этой организации, каких вообще нет в нашей системе среди областей. Шикарное здание. Например, в Ярославле такое же здание, очень архитектурное, заковыристое, хоть и красит Волгу, но с точки зрения внутреннего содержания оно хуже. Наше стоит в пять этажей, шестой этаж – кондиционирование, библиотечный фонд и прочее. В 1987 году ушёл я на пенсию, но до сих пор ко мне на дачу в День Победы приезжают директор, заместитель директора. Отмечаем. День рождения – меня поздравляют. Иногда приглашают к себе, и коллектив в сборе, всё поцелуями кончается. Трогательно. Где бы ни работал, не знаю почему, везде на хорошем счету и оставил добрую память. Несмотря на то, что ругачий я человек. То есть, требовательный, чтобы было, как надо. Но, не всем это нравится. Порой, обижались. Снимал же с работы директоров, которые не выполняли работы. С почтением меня вспоминали. Как-то иду, встречаюсь, а он: «Я руководитель – понимал, что так надо». Всё-таки, когда за дело, то понимали меня люди.

Как-то, в очередной раз, уговорили меня выступить, и допустил я что-то неожиданное для собравшегося руководства, однако не жалею. В нашем знаменитом Дворце собрали. Первым выступил губернатор, вторым – председатель областной думы, третьим – начальник училища ВДВ, затем я, как участник войны, и ещё от молодёжи кто-то. Я не готовился. А зачем? И, после приветствия, говорю буквально следующее:

«Великая Отечественная война – это была война, фактически, двух систем, социалистической и капиталистической. Какая система победила? – Вам известно. Поздравляю Вас с 70-й годовщиной Великой Победы. Здоровья Вам, благополучия и всего самого доброго!».

И вернулся на своё место в президиуме. А в зале – тишина. Первым зааплодировал губернатор, затем уж и другие подключились. Но не понравилось им что-то в моей речи.

Помимо этого, я на седьмое был приглашён к губернатору, но шестого числа мне поступил звонок: «Николай Кузьмич, у губернатора отменяется». - Ну, думаю, отменяется, да и ладно.

А потом встречаю Черничкина, а тот:

- Николай, а почему ты не был у губернатора?

- Не пригласили, отменили же.

- Как отменили?! Я был.

Потом сказали, что, типа, забыли кого-то с районов пригласить, главное и очень важное лицо, ну и вот. Я согласился. Но на душе скребло. И обижать губернатора не хочется. О социализме, видно, что-то не то сказал. Но - это история, и это - правда. В чём же я солгал?!

Был бы я сейчас губернатором, то сделал бы так, чтобы все заводы, что раньше работали, работали бы и сейчас. А то, сейчас у меня племянник на Заводе электронных приборов работает и считается предпринимателем: ограды к памятникам на могилы делает. Весь Завод сейчас в аренду сдан по мелким частям, а раньше продукцию свою отправлял в двадцать стран, и даже в Америку.

Войну я закончил в звании «старший сержант». Я одному генерал-полковнику в министерство письмо написал, чтобы он принял меня и объяснил мой вопрос, по-человечески. Но, он не принял меня и ответил, что, мол, не могут они рассмотреть мой вопрос положительно для меня, потому, что в архивах нет подтверждений тому, что … «Вы первый». Но и не дали ответ, кто же, все-таки, на меня представил, что я - второй.

Тот, который книгу обо мне написал, Говоров, говорит: «Николай Кузьмич, Вы запомните, лицо районного масштаба, наверху – это полковник, в переводе на военный язык, а министры в областном уровне – это генералы». Так вот, я работал начальником областного управления, сейчас это – должность министра. Следовательно  – я … генерал.

Как-то случилось несчастье у меня. Поехал в Москву в командировку по поручению правления колхоза, а у меня по дороге вытащили все документы. Деньги не вытащили, а вот документа пропали. Все наградные и инвалидные документы, освобождение от воинской обязанности. Въехал в столицу, а меня милиция схватила, проверили (а взял я тогда с собой ВСЕ документы, которые у меня были), посмотрели – не шпион. Сажают в электричку и отправляют обратно домой. Я до Подольска доезжаю, пересаживаюсь на электричку московскую. И опять - в Москву. И опять меня те же самые хватают, и опять домой. Я опять пересаживаюсь в московскую и, наконец, проникаю в город, нахожу свою тётю Нину, в районе Сокольников, 2-я Бухвостовская улица. Почти уже нахожу её дом, но опустилась ночь, ходят патрули, и я в подъезд забрался, и всю ночь провёл на морозе. Затем решил свой вопрос – моторчик для веялки с Завода имени Кирова получил, привёз в правление колхоза.

Пришлось все документы восстанавливать. Так это было нудно! Последний запрос на справку об инвалидности я написал в декабре 2014 года, и мне прислали ответ … январём, и уведомили, что переданный документ заменяет эту справку, и больше не обращайтесь, мол, можете снимать копии, и так далее, и тому подобное. Вот это был последний документ, который я восстановил. Удостоверение же к медали «За боевые заслуги» я восстановил, когда ушёл уже на пенсию. Писал в Верховный Совет, и через наш райисполком меня пригласили, вручили дубликат удостоверения на медаль «За боевые заслуги». Сейчас на свои ордена я имею все документы. На каждый знак. Вот такие дела.

Где меня встретила новость о Победе? – В Приволье. Вы знаете, я Победу воспринимал меньше, чем тот период, что после Вислы. Когда прошли шестнадцать дней на плацдарме, и к нам прибыло подкрепление. Эмоций в тот момент, в августе 44-го, было больше, чем от сообщения о Победе в мае 45-го года. А в День Победы … рекой лилось вино. В тот день к такому, как я, отношение у народа было настолько близкое, что не могу это объяснить: Меня все любили, во всех смыслах. Мои товарищи, с которыми я работал, говорили: «Николай Кузьмич, в этой Победе, которую мы имеем, есть частица и твоей крови!». И я согласен с ними. Три раза ранен, один раз контужен. Одно из ранений, как дорога на тот свет! И контузия тоже – на тот свет. Тем не менее, и спасли, и откопали. Как же я тогда кричал на них, меня откопавших: «Зачем вы это дело сделали?!». Я не знаю, приходилось ли Вам, когда долгое время не спали и вдруг, вы уснули и вас разбудили, когда вы ещё не доспали? – Такое ощущение накатывает, что вы бы пощёчину дали любому, под руку попавшемуся. Кстати, уже в Польше видел я ту машину, которая имела камеру, а в неё отработанный газ заходил. И рядом видел захоронение. Но мы не занимались этими вопросами.

Какие были отношения с поляками? – Вы знаете, когда мы проходили по Польше, то населённые пункты попадались разные: либо – только польские сёла, либо - только чехословацкие сёла, либо – другие. Признаюсь, что при своём комбате хотел одного поляка застрелить, но офицер мне не дал. Автомат даже перехватил комбат, и я не сделал этого. А тот поляк оскорбления допускал в наш адрес. Несмотря на то, что мы их освободили, он кричал нам: «Вы такие, вы сякие! Завоевали нас!». И прочее. Чувствовалось, что мужик тот был из богачей. Но комбат меня остановил. А вот чехословацкие хутора отличались от польских сёл более добрым к нам отношением населения. Чех нам даже как-то сала дал.

У меня тогда интересный и поучительный случай произошёл. Летают самолёты немецкие. Заряжаю винтовку, вернее, карабин. И стреляю. Пуля трассирующая. Прямо у самолёта прошла! Затем боевые, но, не знаю: долетали они или нет? Село рядом было чешское. Орудие стояло у небольшого стожка соломы. Церковь наверху. Оттуда пулемёт строчит по нашим передовым позициям. Начальник штаба ко мне подошёл (капитан) и командует: «Николай, срази!». Почему-то так ко мне он относился, положительно, верил в меня. И вдруг, я не могу попасть в колокольню! А та, примерно, в километре: «Ты что, Николай?!». И я понял, что мой снаряд идёт, или левее, или правее. И тогда я делаю выстрел в основание, увидел, а потом чуть поднимаю прицел, и в эту колокольню, как дал! Взрыв, и прекратилась стрельба. Офицер ушёл, а я достал трассирующий патрон и разрядил его, порох из патрона высыпал, а пулю … бросил в костёр. И что ты думаешь? – эта пуля загорается и вот так, вжик, и в сторону скирды! Не знаю, как, но сгрёб я ту часть, куда пуля прилетела, и пожара не было. И вот изучая потом Циолковского, вспоминал я этот случай (о Циолковском я узнал потом, раньше-то ничего не было известно). Развлечений на фронте не хватало. Поэтому случилось и такое! Трассирующую пулю в костёр бросить?! Ха-ха!

О том же, что победа будет за нами, тот же Молотов говорил в своём первом выступлении, и о том, что фашистская Германия объявила нам войну, и от берегов Чёрного и до Баренцева моря нарушила советско-германскую границу, и в 4 часа бомбила Киев, и нарушила, так сказать, и взрывала наши аэродромы. Обо всём сказал Молотов.

Мой отец 1895 года рождения был инвалидом по зрению. Его призвали на трудовой фронт в 1942 году. В 1941 году он никому не нужен был. Тогда нужны были ребята, которые могли держать в руках винтовку и так далее.

Моё фронтовое впечатление от замполитов? – Знаете, не хочу я о них плохо говорить. Они молодцы, воспитывали нас, говорили нам правду. Мой комбат, когда я с ним встретился в 1975 году, задал мне вопрос: Получил ли я тогда «звёздочку»? - Я же в ответ лишь отрицательно помахал головой. Он тогда начал ругать нашего замполита, мол, у него видел звезду Героя Союза. Ну, а я, услышав это от своего комбата, успокоился, не должен же за наводчика орудия замполит стрелять. Он тоже был на фронте, и звезда ему не лишняя. Герой! Вислу форсировали не в одном месте, не только там, где я, а в разных местах. Может даже в десятке мест. И наверх подали, может быть, не только на меня, а выбрали одного. Или двух, или пятерых. А меня вычеркнули. Ничего особенного. Мне комбат говорил, что ты поднимай этот вопрос, мол, «поддержу, при случае». Но, я ничего не делал. Вот так. А потом, когда в январе 2014 года я получил документ, что, оказывается, я Вислу форсировал вслед Воробъёва, а тот – мой подчинённый, и что я был, якобы, командир взвода. А замполит – Герой Советского Союза! Да, должность замполита была оценена, может быть, правильно. Да, Герой замполит, что отправлял командиров орудий Чадаева и Воробьёва на тот берег Вислы! Он, безусловно, заслуживает … Героя. А если бы дали «звёздочку», например, комбату? - то он, скорее всего, тоже был бы доволен. И обо мне никто б не вспомнил.

И вот в 2014 году получаю наградные листы на ордена Красной Звезды и Отечественной войны 1-й степени, и обнаруживаю, что, оказывается, я форсировал Вислу не первым, а вслед старшему сержанту Воробьёву. Кто так сделал? – Не знаю. Теперь и воюю с ними. Думаю, что у меня получится. Я же не прошу, чтобы мне Героя Советского Союза присвоили …

Почитал сейчас в нашей рязанской газете, что у нас ЭКО-центр - лучший в России. И обратился туда. Чтобы они с моей красноармейской книжки экспертизу сделали: одним ли лицом книжка подписана и это письмо. Экспертиза подтвердила: подписи идентичные. Подал в суд, поначалу, военный. Отказали, мол, не военный я уже. Пошёл в гражданский суд. Был я в Москве, в приёмной Путина. Письмо отдал: Всё сходится в Министерство Обороны, в 3-е управление и … как Вы говорили – в облвоенкомат, тот опять со мной разбирается. Я в газету обратился. Посоветовали. Главное – у губернатора мои документы просмотрели его помощники, и мне помогают. Да и стесняюсь я: неудобно по личным вопросам к губернатору обращаться. Верю и надеюсь на суд. Вы понимаете, уже целый год занимаюсь Вислой и уверен, что добьюсь своего. Ведь если точно решать вопрос, то он должен быть честно решён.

У меня до сих пор всё тело в осколках. Меня сейчас массажист, когда начинает массаж делать, спрашивает: «А что там у вас за покраснения? – Да, осколок, наверно,  – Ой! Не буду, не буду. Клятва Гиппократа!». И я всё сам делаю. Есть у меня снимки – Вы удивитесь. Потом, когда работал, как только перегружусь, так искры из глаз.

А я от своего второго ордена Красной Звезды в 1945 году отказался. Меня пригласили вместе с другими инвалидами в наш Щёкинский райвоенкомат и, всего-навсего, я должен был расписаться за орден, который давали за ранение. Задаю вопрос товарищу, который нас награждал: «Это что дают, «Красную Звезду» тем, кто вообще орденов не имеет?» - Он, в ответ: «Да». И  я … отказался от того ордена. А теперь в архиве ничего нет. И так я замолчал.

Бог с ним! – Те ордена, которые есть, те успехи, которые есть – они мои навсегда.

 

А Филиппов со мной был до последнего!

Он понимал уже, видно, что конец близок, оттого и прослезился тогда. Но работал честно и до конца. Вот, кто Герой!!

Вот только с Конопытовым … Я же опытный был уже! Идёт обстрел – спрячься!

Как затмение нашло, кричу: «Стреляй враг! Мы не будем сдаваться вашей стрельбе!».

И не стало моего Конопытова …

Как жаль всех!!!!».

 

*          *          *

 

Каждое утро Николай Кузьмич Чадаев делает физическую зарядку продолжительностью 13 – 14 минут по своей личной методике. В конце комплекса индивидуальных упражнений он, непременно, делает стойку … на голове.

Каждое утро!

В 90 лет от роду!  

/апрель 2016 года/

Андрей Кононов

(сокращённый вариант).

ШКОЛА ДУХАТАНКИ ПОБЕДЫМЕТАЛЛ ОТЕЧЕСТВА программаПРОМЫШЛЕННЫЙ КОДЕКС Законодательная программаЗАКОН О ПРОТЕКЦИОНИЗМЕ       Г Е Р О Й        Социально-законодательная программа КРЫЛЬЯ РОДИНЫ программаДАНИИЛ ЩЕНЯ  мемориальная  программаДАНИИЛ ЩЕНЯ мемориальная программа Мемориальная программа ПосошковЦЕРЕМОНИАЛЬНЫЙ КОДЕКСМеморильная  Программа  Генерал Калитин    БОГОМЯКОВ     программа    БОГОМЯКОВ     программа ОПОРА РОССИИИЗБОР Программа  продвижения писателей  Изборского клубаБ А Ж О В научная программаБ А Ж О В научная программа Закон об образованииДЕЛАЙ КАК Я Программа социальных проектовДЕЛАЙ КАК Я  фотоУРАЛЬСКИЙ ПРОМАРТ Коллекционная программа Галереи ПеревозчиковаУРАЛЬСКИЙ ПРОМАРТ фотоЗАКОН О МЕЦЕНАТСТВЕ Дискуссионно-законодательная программаКУЗНЕЦОВ мемориальная программаЗАКОН ОБ ЭСТЕТИЧЕСКОМ ПРОИЗВОДСТВЕСУФИЙСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯУРАЛЬСКАЯ КИНОСТУДИЯ ГЕРАСИМОВА        проект       УРАЛЬСКАЯ КИНОСТУДИЯ ГЕРАСИМОВА       проект       ОТЕЧЕСТВЕННАЯ РЕЙТИНГОВАЯ СИСТЕМА научно-практическая программаЗАКОН О ЛОББИЗМЕ Дискуссионно-законодательная программаПЕНИТЕНЦИАРНЫЙ КОДЕКС ФЕДЕРАЛЬНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОРПОРАЦИЯ проектМУНИЦИПАЛЬНЫЙ КОДЕКС      программа     ИНСТИТУТ ГОРОДА программаИНСТИТУТ ГОРОДА КАСЛИДИНАСТИЧЕСКИЙ КОДЕКСМультвоспитание программаЮВЕНАЛЬНЫЕ ДИСКУССИИ И СЕМЕЙНЫЙ КОДЕКС РФАРКАИМ программаСТРУКТУРИРОВАНИЕ ХАРТЛЕНДА


НЕДРЕМЛЮЩАЯ ИСТОРИЯ
Пороги

ОПОРНЫЙ КРАЙ

УРАЛЬСКАЯ ЗЕМЛЯ
И ЕЁ ЛЮДИ
АКАДЕМИК КОСТИНА

УРАЛ ПАМЯТНЫЙ
ГАНИНА ЯМА
ГАНИНА ЯМА

ЦВЕТА СВЕТА

ЗНАКИ ДЕРЖАВЫ
Москва-Сити

Мир глазами уральских художников
Рогозин-Разбойников

ЭЛИТА УРАЛА

В МИРЕ ИСКУССТВА