Борьба за символы дипломатии

Смерть Виталия Чуркина вывела на передний план вопрос о символах дипломатии.

Нет сомнения, что символом для народа может стать лицо известное. Мы пока не говорим о положительной стороне символизма или отрицательной. Мы говорим о символизме – о том стечении смыслов, которые несет в себе один человек, чтобы затем стать примером для возрождения этих же смыслов в других людях. Ведь символы не только что-то значат, они и моделируют действия. А значит входят в борьбу с другими символами. И кто победит в символическом сознании масс – вопрос открытый. 

На сегодняшний момент в мире символом дипломатии является французский дипломат Талейран. Это странно. То, что он пережил четыре режима и устоял, считается главным качеством дипломата. И вот здесь вопрос: почему личный успех считается приоритетом в символизме? Если так, то российский дипломат ельцинских времен Козырев, живущий сейчас без проблем в США, тоже может считаться успешным. А то, что в его дипломатическую службу Россия сдала все, что можно, как бы не в счёт. А счет есть. Почему тогда Козырев остался не только в сознании народа, но и за рубежом, символом дипломатического предательства?

Талейран тоже, по сути, проиграл всё. Он проиграл королевскую власть с огромными для страны потерями, он проиграл якобинство – тоже с потерями (а напомним, потери заключались в первую очередь в потерях колоний или власти в них, к примеру, Канаду), он проиграл вместе с Наполеоном, он проиграл Венский процесс Меттерниху, он проиграл в целом Францию, которая с его врёмен фактически уступила доминирование на континенте. И остался символом дипломатии. Справедливо ли это? Не пора ли смещать символы, во всяком случае, в национальной дипломатии?   

Символы дипломаты формируют на глазах у всех. Штанмайер стал символом вероломства после того, как он подписал в 2014 году гарантии Януковичу - и тут же их нарушил.

 

И вот Виталий Чуркин. Боюсь нарушить иерархию, но в деле возвращения самосознания стране Чуркин сыграл, может быть, соразмерную с Путиным и Лавровым роль. Зритель всегда осознавал, что Чуркин в чуждом окружении, он в засаде, он на самой передовой, он постоянно среди открытых врагов, и озвучивать позицию России особенно после Мюнхена, особенно после Майдана, в ООН – это подвиг.

Что делало его символом именно русской дипломатии – дипломатии нового типа? Я бы сказал от себя: ощущение внутренней свободы, которая шла от него, ощущение неслужебной функции, а миссии, которую он несёт, удивительная позиция наступательности, политичнности, которая часто шла на грани дипломатичности – это шло от Виталия Чуркина. Притом удивительное ощущение отсутствие лживой стерильности, некой даже мужицкой сермяжности, внешней простоватости, и невиданной искренности. Это был, по-моему, единственный дипломат, у которого не было второго дна: он лично был солидарен с позицией страны и народа, которую он представляет.  И это – новая традиция отечественной дипломатии, новый стиль, новый формат, новая психоделика.   

 

Уже победив в борьбе за символ отечественной дипломатии новейшей российской истории, Виталий Чуркин фактически стал преемником традиций отечественной дипломатии, ярко выраженной в свое время Горчаковым: наступательность вместо фронтальных уступок, утверждение высших международных принципов безопасности вместо провокационной дипломатии войн и конфронтаций. Это была в первую очередь дипломатия мира, которая выступала против дипломатии войн. 

В этом отношении интересно сравнить Чуркина с другим нашим выдающимся дипломатом – Громыко. Те, кто его застали ещё в телевизионных трансляциях, могут сказать, что достоинства Громыко простым взглядом определить было невозможно. Может быть, его достоинства были спрятаны от глаз в закрытых в переговорах, чего у Чуркина было меньше, но он вошёл, скорее, в ненашу историю – как «Господин Нет». Нет сомнения, это важно, но в сознании масс он остался тихим чиновным человеком. А Чуркин стал своим, он выразил наш характер, который всегда был нацелен на невозможное: когда один против всех, когда в окружении с экзистенциальным сознанием по формуле «быть-или-не-быть», когда один в поле воин, когда смерть иногда важнее жизни, когда ты идешь в бой, зная, что ты под прицелом, зная, что смерть идёт по пятам. 

Так и стало сейчас: смерть Виталия Чуркина сделал его символом. А если подтвердится конспирологическая версия, то он станет героем отечественной дипломатии нового времени – для эпохи международного переформатирования, когда невозможно будет остаться в чисто служебных рамках, а придется вводить новые стандарты, использовать новые техники дипломатической борьбы. А все это значит, что его опыт надо изучать, техники работы вводить в методики, создавать школу новой дипломатии на основе дипломатических техник Виталия Чуркина.