Пьеса — это почти то же самое что сценарий. Двойственный жанр, жанр с двойным назначением — обращённый как к читателю, так и к режиссёру. Может быть, читателей у пьесы не бывает много, но, с другой стороны, режиссёров вообще много быть не должно. Не раз слышал: «Ой, не люблю читать пьесы!»
Понятно: из-за особой формы подачи… Но на это можно ответить так: ты просто не умеешь их читать! Если интересная тема… Если так или иначе интересен автор…
Сергея Магнитова я знаю как человека весьма деятельного и очень широких интересов вообще и писательских, в частности. Очевидно, у него был свой расчёт обратиться к жанру пьесы, особенно тогда, в 1990-х. Годы пониженной социальной ответственности, всеобщей разболтанности и расшатанности. Тот, кто пережил их, помнит. Разумеется, провинция и столицы проживали 90-е годы XX века по-разному. Мы, в провинции, больше были озабочены проблемами выживания, а глобальные проблемы решались там. По крайней мере, мы так думали.
Я, человек послевоенного поколения, воспринимаю 1990-е годы как самые трудные. Много позже узнал, что даже среди моих ровесников оказались люди, уехавшие в Москву, чтобы отстоять своё мировоззрение. Я для себя такого не допускал: семя и прочее.
И когда мне встретился общий заголовок книги «Холодные блюда 1901-го», стало любопытно: о чём это? В 1991-м мы потеряли страну. Подавляющее большинство людей в провинции смотрели на события глобально. Именно так. Позже стало ясно, что мы ошибались насчёт столиц. Мы их переоценивали. Они уже проецировали свои судьбы на новый порядок: кто-то предполагал вмешаться, кто-то думал уйти в сторону, кто-то выжидал. Люди жили своими проблемами и решали их сообразно подсказкам своей совести. Причём в совесть уже вносили многочисленные корректировки. Вносили те, кто мог. Помните, Гайдар говорил: кто не вписался, тот не вписался. Умер.
Забегая вперёд, скажу, что умерли не все. Если бы все, у нашей нынешней власти уже не было бы никаких проблем. Впрочем, и России как таковой уже не было бы.
Оказалось, что пьесы Сергея Магнитова «Погоня» и «Дело Комиссаровой» посвящены частным судьбам людей, которым предстояло вписываться в новый порядок. Сразу скажу: в пьесах нет положительных героев, особенно, в первой (во второй об этом можно поспорить с небольшой натяжкой). Но что интересно: вы попытайтесь почитать — почти наверняка увидите что-то знакомое, может быть, даже своё.
Пьесы это в большой степени диалоги. А диалоги мы всегда проверяем на естественность. У меня по поводу естественности разговоров претензий нет. Но по сюжету и его поворотам я бы с автором поспорил. К примеру, я не верю в сумасшедшие привязанности девушек к парням ни с того, ни с сего, что есть в обеих пьесах. Больше того, девушки больше склонны манипулировать парнями, чем наоборот. Впрочем, в первом случае всё объясняется гротеском — нарочитой трагичностью и потому ускоренным ходом событий и наличием действующих лиц, немного душевно больных. Правда, такой и страна выглядела в то время. А вот во второй пьесе странный перелом в героине непонятен. Хотя здесь у читателя может возникнуть симпатия к тому или иному герою. Но странно: сам автор остаётся загадкой, он как бы ни с кем себя не отождествляет, никому не симпатизирует. Этому качеству можно только позавидовать.
Пьесы построены на одинаковой идее — месть — и схожи финалом. Во второй пьесе он более праводоподобен. Но детектива нет ни там, ни там. Казалось бы, бог с ним, но психологического напряжения хотелось бы побольше, при том что нанизанные на сюжет события вполне уместны. А напряжения нет, потому что недостаточно психологически раскрыты даже главные герои. В «Погоне» не понятна роль Маргариты; получается, что она как повод всего лишь, но масштаб этого повода преувеличен.
Предполагаю, что второе прочтение обеих пьес внесёт какую-то ясность, ведь тут всё объясняется диалогами, а их много — надо читать и перечитывать. Произведения-то живые и немного осторожничают перед читателем. Во всяком случае я прочитал их на одном дыхании.